"БУДУ ЛЮБИТЬ ВСЕГДА"

Анатолий Маркуша

(Продолжение. Начало в № 1- 6 - 2005)

Спустился до самого дна. Там в высокой увядшей траве отчетливо лопотал ручей, прозрачный и чистый. Я сел на здоровенную корягу, расслабился по методу доктора Леви и сделал совершенно неожиданное открытие: оказывается, природный и незагаженный ручей имеет запах... воды! Что бы ни писалось в учебниках, чистая вода пахнет, и очень приятно. Сразу моя мысль скакнула в другую сторону. А раньше, когда все реки, все озера и водоемы были прозрачными, ничем не загаженными, как же, наверное, легко дышалось людям?!

Так я и сидел, размышляя о жизни и земле, о людях. Всякие мысли приходили в голову, пока я слушал, как лопочет ручеек на бородинской земле. Возможно, это были как раз те самые правильные мысли и на них следовало строить сочинение "Родина - любовь моя". Только я уверен - уверен на все двести процентов, что за такое "произведение" никто бы четверки не поставил. Не высовывайся! Подумаешь, какой умник выискался! Больно грамотный! Мне даже вспомнился майор из патруля, что сдал меня в милицию как больно грамотного...

Там, на берегу ручейка, меня нашла Оля.

- Тебя все ищут. Юрий Павлович сердится, - сказала Оля.

- Ну и что?

- Ничего. Вставай, поехали...

И тут Оля действительно поехала. Скат к ручью был глинистый и жутко скользкий, она нескладно переступила, и ее повезло, потянуло в воду. Еле-еле я успел ухватить Олю за штанину, с трудом удержался, чтобы не загудеть следом, перехватил, сгреб в охапку и не сразу вытащил. Пока тащил, чувствую: что-то торкается мне в руку... Не сразу дошло - это стучало Олино сердце. Она, понятно, перепугалась, и сердце у нее молотило будь здоров на каких оборотах.
Вытащил я Олю, держу, чтобы опять не съехала. А она говорит:

- Не надо, Кирюша.

- Чего не надо?

- Обнимать меня...

Эх, Оля-Оля! Да я и не думал ничего.

15. До сих пор я, кажется, не вспомнил, что у Оли есть сестренка Рита. Ей шесть лет теперь; я когда только-только начал ходить к ним в дом, Рита была совсем маленькая - не сразу и заметишь. Напоминала она редиску: щечки красные, башка - ровненьким шариком, на макушечке волосики торчком. Ей нарочно волосики так закалывали - по середине головы. Для чего - не знаю, а получалось смешно.

С Олей мы иногда делали вместе уроки, а иногда я так приходил, когда один, а когда с ребятами. И никто на Риту особого внимания не обращал. Я тоже, хотя она и липла. Подойдет, сунет какую-нибудь свою куклу в руки и ждет. Молча. Но все равно всякому понятно: хочет, чтобы с ней поиграли. Только кому с такой малявкой может быть интересно? Мы и не обращали внимания.

Потом, когда Олин папа оказался в больнице, получилось так: Олина мама не могла уйти с работы и велела ехать в больницу Оле, а Оля попросила меня посидеть с Риткой - в тот день ее почему-то не отвели в детский садик.
Мы остались вдвоем - Рита и я.

Довольно скоро я понял: хоть Рита и малышня, но не стеснительная, не молчаливая, а, наоборот, очень даже разговорчивая. И болтает этот ребенок не только глупости. Например, она каждой своей кукле сочинила биографию. На это же нужно воображение!

Катя - самая большая ее кукла - была цирковой наездницей. Она выступала на Цветном бульваре, упала с зебры, и у нее сломались обе ноги и одна рука. Кате было очень больно. Ее отправили на "скорой помощи" к самому лучшему доктору - к профессору Илизарову. Он ее вылечил в три дня! Но работать в цирке не разрешает. Должны окрепнуть кости после переломов. Все это Рита рассказывала так серьезно, что можно было и поверить. Слушал-слушал я Риту и вдруг подумал: разве это справедливо - смотреть на нее, как на дурочку? Пусть я вдвое выше ее ростом, пусть нахватался всякой всячины из книжек, в школе от ребят, но ее голова работает совсем даже не хуже моей. Не-ет, товарищи дорогие, "маленький человек" вовсе не означает "глупый"!

Для проверки я стал задавать Рите всякие вопросы:

- Знаешь, Рита, куклы, если они даже наездницы в цирке, все-таки игрушки, а что тебе в настоящей, во взаправдашней жизни больше всего нравится?

- Мне много всего нравится. Когда мама улыбается. Когда бабушка к нам приезжает со своим таксом. Когда папа бреется, и машинка у него красиво жужжит. Когда никого нет и тихо-тихо, тоже нравится...

- А почему, когда тихо, нравится? - все-таки это странно, чтобы шестилетний ребенок мечтал о покое.

- Потому что я не люблю, когда кричат, - сказала Рита, поглядела на меня и, видимо, решила, что я не понял. Стала пояснять:

- Не люблю, когда ссорятся, когда друг на друга громко кричат.

Это колоссально! Оказывается, мы - Рита и я - единомышленники! Я тоже обожаю, когда у матери хорошее настроение, когда отец в доме, и тоже терпеть не могу крика, особенно взрослого, на который нам, ребятам, своим криком отвечать не полагается!

Не помню, сколько еще вопросов я задал Рите. На все она отвечала, можно сказать, на пять с плюсом. Конечно, я не стал ее сильно хвалить - нельзя же портить ребенка, а про себя подумал: "Мировая у Оли сестренка!"
И вдруг эта умница спрашивает:

- Кто старше - ты или Оля?

- Никто не старше, мы одинаковые. Ну, если есть разница месяца в два или три, можно не считать - все равно в один год родились. А почему ты спрашиваешь?

- А меня ты старше? Знаю-знаю, старше! Скажи только, на сколько лет?

- Мне скоро будет четырнадцать. Так? А тебе пока шесть. Вот вычти из четырнадцати шесть, что получится? Сколько?

- Вот я и спрашиваю, сколько?

- Эх ты! Восемь. Я старше тебя на восемь лет. Понятно?

- Жалко...

- Почему жалко?

- Мама говорила, хороший муж должен быть на десять лет старше своей жены. Оля не подходит. Я подумала: может, я подойду? Но тоже не получается...

Подумайте, какими глупостями взрослые могут забивать детям головы! Шестилетнему ребенку мама объясняет, какая разница в возрасте должна быть между женой и мужем! На что это похоже?! А нам еще говорят: не болтайте лишнего...
Пришлось мне объяснять Рите. Не дело это - о всякой ерунде думать: старше муж, младше муж... Есть вещи поважнее, пусть она учтет.

И тут Рита меня наповал сражает:

- Ты, Кирюша, этого не понимаешь - ты же мужчина. А для женщины ничего важнее нет, как хорошо выйти замуж, чтобы сразу и на всю жизнь.

- Да кто тебе голову забивает?

- И мама говорила, и девочки в садике говорили... А ты с нашей Олей целовался?

Меня прямо в жар кинуло. Чуть было не наорал на Ритку. Стал заговаривать ей зубы. А сам не могу понять: а почему мне и в голову не приходило целоваться с Олей? Или я какой-то бесчувственный, а может, просто трус?

Когда домой вернулась Олина мама, она меня очень благодарила: выручил, ну, и все такое... А я решил скорее смыться, чтобы еще раз не встретиться с Олей, хотя не могла же она узнать мои мысли.

Прощаясь, я, сам не знаю почему, сгреб в охапку Риту, поднял, потряс, поцеловал и рванул в двери. А она глянула на меня совсем-совсем как взрослая, насмешливо так улыбнулась и, честное слово, со значением сказала:

- Приходи еще, Кирюша. Я тебя буду ждать.

Странно, позанимался я там часа три с маленьким ребенком, иду домой по той самой улице, по которой уже десять миллионов раз ходил, ничего особенного не произошло, а в голове вроде улей гудит...

И совсем, можно сказать, ни к селу ни к городу приходит на память, что в субботу к маме приходил... как бы назвать? Ну-у, гость. А до этого, еще в начале вечера я почувствовал: что-то у нас в доме не так. Во-первых, мама сразу после работы искупалась, хотя обычно она делает это утром. Во-вторых, переоделась не в брюки и свитер, как всегда, а в платье. Не в самое модняцкое, правда, но из тех, что на работу не носит. В-третьих, насыпала в вазу конфет, в другую положила печенье.

- У нас гости? - спрашиваю.

- В некотором роде да. Ко мне зайдет на часок товарищ.

- Товарищ? К тебе?.. Я - третий лишний?

Нет, по голове мама мне не дала, сдержалась, но я видел - хотела!

Минут через двадцать товарищ явился.

"Товарищ"! Человек с ушами. А больше ничего и не видно.

Мама познакомила нас. Про меня сказала: мой великовозрастный сын, а про него: мой товарищ по работе. Я - твой и он - твой... Что же получается? Оба мы твои! Не-ет, я не согласен и водиться с Товарищем не собираюсь.

Теперь задаю себе вопрос: а почему?

Странно, но ответить не могу. Нельзя же пренебрегать человеком только потому, что у него ослиные уши, кривой нос или неприятно бегающие глазки? Мало ли кто не ослепляет внешностью или, как здорово сказала Мария Михайловна, "в биологической лотерее, к сожалению, не выиграл".

Теоретически я на все сто процентов не прав.

А практически Товарищ мне от-вра-ти-те-лен. И ничего я тут поделать не могу.

Может быть, у меня мелковата душа? Неприятно.

В тот первый вечер мать очень старалась, чтобы ее Товарищу понравилось в нашем доме. Я ей не мешал, вежливо отвечал на вопросы, когда он меня спрашивал, предложил им включить маг, чтобы вечер шел под приятный аккомпанемент, но он сказал: "Лучше не раздваиваться между музыкой и беседой". Тут я чуть-чуть хаманул: вышел из-за стола, сказал, что благодарю за чай, за сахар, за конфеты, за печенье и, особенно, за приятное общество. Сделав такое заявление, я, как воспитанный ребенок, попросил разрешения удалиться, чтобы остающиеся не испытывали никакого неудобства, стеснения, дискомфорта и иных ощущений отрицательного знака.

Мама откровенно смутилась от моих слов, даже покраснела, но все-таки промолчала. Мне ее даже жалко сделалось, но слова уже вылетели...

А Товарищ, хотите верьте, хотите нет, нахально усмехнулся, на морде у него светилась благодарность, и он пожелал мне - гад ползучий! - спокойной ночи. Это в четверть десятого!

Тыщу лет назад мне пришлось сколько-то времени прожить в Малаховке. Там была дача отцовских приятелей, почти родственников. Почему и для чего родители сослали меня в эту Малаховку - я и сейчас не знаю. Очевидно, имелись у них высшие соображения на этот счет. Никакой обиды за эту ссылку я не испытывал и не испытываю, тем более что на даче мне было совсем не кисло: свобода!

Рядом со старым домом, местом моего базирования, стоял заборище метра три ростом, поверху - стальные шипы! Для чего такая ограда была сооружена, что защищала, я понятия не имел и очень удивился, когда прочитал на медной дощечке, привернутой к калитке, что за забором живет доктор... Фамилию боюсь перепутать, похоже, немецкая была фамилия и начиналась на букву "Р".

Странно все-таки: доктор - и от людей отгородился?

Рядом с табличкой белела кнопка звонка. Один раз я даже ткнул в нее и, отбежав, спрятался: что будет? Но ничего не случилось. Калитка просто не распахнулась.

За забором притаилось что-то непонятное. Рядом с тайной я балдею и оставаться в покое не могу. Вооружившись бельевой веревкой, старым театральным биноклем с выщербленными перламутровыми пластинами отделки, я залезаю на елку. Елка стояла на "нашей" территории, близко к загадочному участку, так что я мог рассчитывать кое на что. С трудом поднялся до верхушки, привязал себя к стволу, навел бинокль. Вокруг бревенчатого дома густо - густо росли какие-то кудрявые деревца, сверху они, казалось, накрыты зеленым сплошным плющом.

Сразу мысль - маскировочная сеть?

Факт!

Вот и все, что я узнал в первой разведке. Можно сказать, почти ничего не узнал. И тогда я надолго залег у таинственного забора, ловил каждый шорох оттуда, старался разобрать каждый случайный звук, чтобы понять, что же там происходит.
Дом был обитаем: время от времени в нем хлопали дверьми. За забором жил не один человек. Иногда я улавливал обрывки речи, слышал отдельные слова, их произносили разные голоса. Однажды до меня долетел тонкий плач - женский или детский. И постоянно слышно было, как хрипит старый патефон. Чаще всего мягкий баритон исполнял: "Нет-нет, не добра та ночь, коль гонит все мысли прочь..." Таинственность нагнеталась, я просто погибал от любопытства: что же за всем этим?

Решение пришло совершенно неожиданно: сделаю подкоп! Для чего и зачем, я и не подумал уточнить, а сразу же энергично принялся за дело. Как крот, углублялся я в землю. Работа оказалась не такой легкой: песок осыпался, приходилось крепить грунт, кроме того, желтый песок, выброшенный на поверхность, был слишком заметен на зеленом фоне мха. Приходилось его относить подальше, развеивать. Дело шло медленно. Но все-таки я докопался. Выход из туннеля пришелся за сараем, в темном и, извиняюсь, довольно вонючем месте. Но с точки зрения тактики это была удача: здесь едва ли кто мог обнаружить мой лаз. К сожалению, я мало что видел из своего подземелья. Не помогал и бинокль.

Хочу высказаться тут по одному поводу. На всякий случай. Дрожать и не ползти - трусость, а вот дрожать, но все равно ползти - это совсем наоборот. Так вот, я дрожал и полз. В конце концов, добрался до угла сарая, осторожно приподнял голову, осмотрелся.

То, что я увидел, вообразить невозможно!

Рядом с козлами, на которых пилят дрова, сидел мальчишка, на вид лет двенадцати, худенький, в синих стираных трусах, в клетчатой рубашке. И у него на шее был надет... строгий ошейник. Да-а, собачий! От ошейника тянулась цепь к кольцу, ввернутому в колоду. Цепь была заперта на большой замок.

А в доме громко хрипела пластинка: "Нет-нет, не добра та ночь..."

Человек на цепи... Не в кино, а рядом! Что я должен был делать? Во всяком случае, не смотреть же просто так. Я тихонечко посвистел, и парень услышал: он сразу насторожился и завертел головой.

- Эй, парень, говори быстро, чего надо? Помогу... Но тот молчал и только показывал осторожно, рукой доказывал: сматывайся, мол, чеши отсюда, пока не поздно!

- Как тебя звать? - зачем-то прошептал я, хотя, если подумать, на что мне было его имя?

Он не ответил и снова показал рукой: смывайся!

А дальше я даже не понял, что случилось. Я вдруг отделился от земли, очутился в воздухе, мимо поплыли курчавенькие деревца, плотно окружавшие, как я раньше определил, дом. К моему лицу стал придвигаться забор, потом что-то чавкнуло, и часть забора будто выломилась - это как я сообразил, открылась калитка, и две усыпанные рыжими веснушками ручищи придали мне очень даже приличное ускорение. Кто вытряхнул меня с докторского участка, я так и не сумел понять. Но раз были руки, был и хозяин у них...

Сначала я немного посидел в пыли, приходя в себя, а потом встал на задние лапы и захромал на дачу. Настроение? Ну, сами понимаете, какое может быть настроение, если тебя вышвырнули, как нашкодившего кота, за ворота. Но еще хуже было другое - человек на цепи. Пожалуй, это было самое ужасное переживание, которое я испытал за всю жизнь. Тайна так и осталась тайной. И теперь, спустя два года, я нисколько не приблизился к ее раскрытию.

С этими мыслями я улегся, лежал и думал. "Нет-нет, не добра та ночь..." Выключиться и заснуть долго не удавалось.
Вытянувшись на спине, я уговаривал себя: "Рука тяжелеет. Правая рука делается горячей, она тяжелеет. Я расслаблен, мне хорошо..." Все делал по науке, а не помогало.

"Желтый песок рассыпается по темно-зеленому мху...

Желтизна просвечивает сквозь зеленую шерстку.

В туннеле сыровато, пахнет могилой...

Шуршит, осыпается песок...

"Левая рука тяжелеет. Я расслаблен, мне хорошо..."

Я заснул.

16. В школу я хожу самым быстрым шагом. Тренировка все-таки! А тут тащился еле-еле. С недосыпу, наверное, да и настроение от вчерашнего вечера оставалось наикислейшее. Оснований, пожалуй, серьезных и не было, а все-таки на мозг что-то давило.

Потом звонки, уроки... Все вроде стало приходить к некоторой средней постоянной.

Началась география, началась самым нормальным образом. Герман Станиславович рассказывал, кто слушал, кто делал только вид, Димка - так просто пялил глаза в окошко, как будто решал: улетать ему или малость подождать?

Меня преследовали странные мысли. Появились они ночью. Сначала мне снились какие-то ужасы: вроде кто-то волочет меня на виселицу. Кругом тропическая природа, красота, люди гуляют, смеются, и никто не обращает внимания на происходящее. Что я такого сделал, почему меня должны были повесить - ничего этого я не знаю и не могу выяснить... А вокруг звучит скачущая музыка. В оркестре сильная группа ударных... Потом начали противно кричать попугаи, и меня что-то стиснуло, да так сильно, что я захрипел и проснулся. Сел в кровати, ничего толком не могу понять. Сердце колотится как сумасшедшее, лоб мокрый. До меня не сразу дошло, что голубоватый четырехугольник, перечеркнутый темным крестом, - окно. Откинувшись на подушку, я медленно приходил в себя. И тут закопошилась черная мыслишка: "А умирать-то страшно... Почему это так устроено на свете - все обязательно умирают? И если с этим ничего нельзя поделать, тогда для чего вообще человеку жить?" Вот какие неожиданные вопросы будто пропечатывались в мозгу. Даже не сами вопросы - одно пугающее слово "смерть"...
С наступлением дня ночные страхи как будто испарялись, во всяком случае, так нахально не давили на черепок, но где-то на самом нижнем этаже сознания они копошились и время от времени вроде бы выключали меня из окружающей обстановки. Вот и теперь, на уроке, когда я вдруг услышал: "Каретников!", никак не мог сообразить, чего от меня хочет учитель. Выгадывая время, на всякий случай я изобразил легкую улыбку: весь к вашим услугам (совершенно как тот гнусный официант в ресторане), поднялся с места... К счастью, я расслышал, как Леха шипит: "Колумб, Колумб!..", я естественно предположил - надо рассказывать о великом открытии. Тут нет проблемы.

- В 1416 году, - почесал я, - будущий Генрих Мореплаватель, тогда еще только инфант, отправил первую морскую экспедицию в просторы мирового океана. С этого дня и до самой его смерти в 1460 году уходили португальские корабли искать путь в Индию. Генрих Мореплаватель заставил людей преодолеть врожденный страх перед океаном, настойчиво готовя флот к глобальным открытиям...

Говорил я уверенно, дат не путал, но в классе сделалось подозрительно тихо. Глянул мельком на Германа Станиславовича. Как будто ничего такого на его лице не читалось. И все-таки я на всякий случай чуточку сократился.

- Надо сказать, в то время Индиями называли большую часть Азии, собственно Индию и Бирму, Китай и Японию, Молуккские острова, Индонезию и даже Эфиопию. Говоря об Индиях, Колумб имел в виду в первую очередь таинственный остров Сипангу, то есть Японию, о котором упоминал Марко Поло...

Тишина оставалась подозрительной. Я сократился еще раз. Нате вам Колумба в чистом виде и успокойтесь!

- Испанская корона заключила с Колумбом специальный договор. Он получил три каравеллы и письмо к китайскому императору. В августе 1492 года "Санта-Мария", "Пинта", и "Нинья" вышли в открытое море и взяли курс на Канарские острова...

- Садись, Каретников. На вопрос отвечает Масленникова.

- Открытие Колумба, как и другие открытия той эпохи, связаны с борьбой великих держав за раздел мира, за мировое господство и в первую очередь за колонии, которые были тогда неограниченным источником богатства Европы,- сказала Оля и замолчала.

- Хорошо, Масленикова. Садись. Надо слушать, Каретников, это - во-первых, и, во-вторых, отвечать следует не вообще, не вокруг да около, а выкладывать суть дела. О чем ты мечтаешь? Я ведь спросил: что послужило причиной первых дальних плаваний Колумба. Что? А тебя повело на историю великих морских открытий средних веков. Так о чем, Каретников, ты мечтаешь?

- Честно сказать, - сам того не ожидая, сказал я, - не дает покоя одна мысль: на что вся эта волынка, когда чуть раньше или чуть позже человек все одно помирает?

Ребята засмеялись, а Герман Станиславович пристально, вроде даже с подозрением, поглядел на меня - дескать, все ли у тебя дома, парень? И велел садиться.

Потом, после уроков, он подошел ко мне в вестибюле и совсем не учительским голосом сказал:

- Зря ты, Кирилл, в пессимизм ударяешься. Кто родился - помрет. Закон природы. Только расстраиваться по этому поводу нечего. Природа-матушка не только мудра, она еще и хи-итрая! Ужас смерти, что охватывает нас в отроческие годы - ах, конец... ах, черная дыра... ах, холод и бесследность исчезновения... - она, матушка, видно, придумала, чтобы мы дороже ценили жизнь, береглись, не творили лишних глупостей. С годами этот страх утрачивает свою остроту, отступает и перестает мучить. Как свидетельствуют многие источники, очень старые люди испытывают даже необременительное, медленно нарастающее утомление, и смерть в их сознании приобретает сходство с обычным сном, с желанием отдыха, покоя... Надо, Кирилл, взять себя в руки и спокойно пережить эту трудную полосу, не расслабляясь, не теряя над собой контроля.
Здорово он говорил.

Вообще я Германа Станиславовича уважаю: он всегда дельно выступает. И шутки понимает, и на грубости с нашей стороны никогда не нарывается. Но сейчас я думал про другое. Сказать: перебори себя, перешагни через страх или лень, привычку врать - просто! А как одолеть на деле хоть тот же страх или лень?

Вот в таком духе я и высказался. За добрые рекомендации спасибо, а где раздобыть инструкции по их выполнению, Герман Станиславович?

-- Ты когда-нибудь думал, Кирилл, чем плохой учитель отличается от хорошего?

- Как? Разве у нас в школах бывают плохие учителя? Что вы такое говорите, Герман Станиславович?! В жизни ничего подобного еще не слыхал...

- Не валяй дурака, не надо. Плохой учитель требует, требует, требует... Он спрограммирован, как кнут,- подгонять, наказывать. А хороший учитель незаметно кормит ученика похлебкой знаний, да так хитро кормит - чем больше ешь, тем сильнее есть хочется. Я много думаю: как правильнее учить, как лучше воспитывать? И странные мысли приходят в голову: мы с утра до ночи боремся с какими-нибудь недостатками - с враньем, ленью, с трусостью, разболтанностью или воровством... Верно? А может, начинать надо бы с другого конца - показывать на собственном примере, что такое трудолюбие, храбрость, щедрость?.. Что более действенно: выкорчевывание или вживление? Любопытно, что ты по этому поводу скажешь?

(Подолжение следует)