"БУДУ ЛЮБИТЬ ВСЕГДА"

Анатолий Маркуша

(Продолжение. Начало в № 1- 6, 2005, № 1-2 - 2006,)

Тут, наверное, совсем не к месту я рассказал про Шизю. Как сперва сам сделал, а потом получил от отца, можно сказать, фирменное чучело, как я теперь тренируюсь, о чем при этом думаю. Говорил я плохо, путался и почему-то волновался. Но Герман Станиславович слушал и поддакивал:

- Очень занятно, любопытно...

Мы уже давно вышли из школы и тихонько шагали вдоль улицы, как будто не ученик с учителем, а так - приятели. Вдруг он как захохочет! Я даже вздрогнул. С чего бы?

- А можешь вообразить Шизю в школе? Сделать сменную маску: одну надел - я, другую - Юрий Павлович или сам Матвей Семенович... Кто кого хочет, тот того и валтузит. Представляешь?!

- Учиться стало бы некогда, - сказал я, не особенно задумываясь, - очередь бы стояла. Наверняка пришлось бы талончики ввести.

- Ты серьезно? Ты действительно считаешь - мы так невозможно плохи, что только и остается бить?

Ну, лопни мои глаза, если я хотел обидеть хорошего человека! Надо было срочно снимать напряжение, заглаживать неловкость, и я сказал:

- Мы ведь тоже не ангелы, Герман Станиславович.

- Великолепно, Каретников! Вы - тоже! Ну, с тобой не заскучаешь, Кирилл. Теперь я начинаю, наконец, усваивать, почему тебя прозвали Вундеркиндом: ты и есть настоящее чудо природы!

Мы расстались на углу улицы Горького.

Говорить, что в нашей школе все совсем плохо - вранье! Привыкаешь к ребятам, да и учителя попадаются ничего. А если повезет, то и вовсе как Мурад Саидович или Герман Станиславович, например. Но как к школе ни привыкай, как ни мирись, а все равно вопросы остаются. Почему у нас запах, как на вокзале? Для чего дурацкие порядки: не бегай, не прыгай, в раздевалку строем? Кому нужна форма? Что за смысл орать на ребят? Какая польза от вранья и притворства на всех сборах и разных собраниях? Почему на большинстве уроков смертельно скучно? Как спастись от слов? Все только и знают - говорить, говорить, говорить...

Мне неизвестно, кому принадлежит честь изобретения слова "деловитость", но знаю, что в нашей школе процветает дикая "болтовнятость". И некого спросить, что тут можно сделать, как спастись?..

Лехе да и Димке, наверное, скорее всего, на школьные дела плевать. Они образование закончат, знают, куда двигать дальше, держат в голове, и никаких проблем! А меня все окружающее цепляет почему-то...

17. Мама спрашивает, почему я такой невеселый и задумчивый? Как отвечать? Сказать: "Я мыслю - значит, я существую..."? Или: "Тот, кто постоянно ясен, тот, по-моему, просто глуп..."? Но не для моей матери такое остроумие. Она запросто может и на свой счет отнести, а тогда сразу заведется.

Странный народ взрослые - обожают задавать нам безответные вопросы. Взять хоть маму. Она не только меня донимает такими "почему" и "отчего", она может позвонить своей матери (учтите, бабушке, правда, еще не сто лет, но близко) и поинтересоваться бодренько: "Как делишки?"

Когда слышу, на стенку лезть хочется, прямо бешусь!

Бабушкины делишки ее волнуют! Или бабушка в мелочной лавке торгует? Комбинации с жульем проворачивает? Фарцует? Делишки! Юмор и сатира чистой воды.

Впрочем, на этот раз мне повезло: не успел я ничего ответить - зазвонил телефон. Зазвонил, как взорвался. Мама вздрогнула даже, подняла трубку и тут же сообщила самым противным изо всех своих голосов:

- Кирилл, тебя! Дама.

Тоже, скажу, привычка: стоит позвонить девчонке - хотя чего тут особенного? - у мамы даже голос меняется. Сами взрослые не одобряют, когда в школе между девчонками и мальчишками конфликты и все такое возникает, а сами нас подначивают.

- Да! - рявкнул я трубку. - Каретников на проводе!

- Гы-ы, ты на проводе? А я на табуретке сижу. Это Рита. Здравствуй. Я сама набирала номер и сама попала к тебе, Кирюша. Ты меня узнал?

- Ясно, - сказал я и чуть не ляпнул: "Как делишки?"

- Кирюша, я звоню за Олю. Она велела узнать, что вам задали по-немецки. Ты говори, я буду повторять, а Оля запишет. Хорошо?

- Хорошо, только я что-то не понимаю: почему она сама не может? Больная?

- У нее только уши больные. Распухли... Ну чего ты толкаешься - я правду говорю!.. Кирюша, это я Ольке, а не тебе... Вот и скажу, и скажу... ей уши прокололи! Для сережек.

До меня не сразу доходит: Оле прокололи уши, чтобы она носила серьги.

А для чего люди нацепляют на себя кольца, браслеты, бусы и эти самые серьги? Ну, дикари - другое дело: они голые и по украшениям могут только и судить, кто есть кто.

Я рассказал Рите, что задали по немецкому, она все добросовестно повторила и спрашивает:

- Кирюша, а ты Ольку в сережках будешь еще больше любить?

- Сережки совершенно ни при чем, Рита.

- А можно мне ее позлить?

- Это ваше внутрисемейное дело.

- Значит, ты не против. Скажи, Кирюша, а кто тебе больше нравится - наша Оля или я?

- Не болтай, пожалуйста, всякую ерунду.

- Так и знала. Все-все большие так: молчи, не мешай, не говори глупостей...

Смейтесь надо мной сколько хотите, но, когда я это услышал, меня аж в жар бросило. Может, только тут я понял, что это значит - сгорать со стыда. Я сгорал! И чтобы как-то хоть немного исправить положение, заорал в трубку:

- Не обижайся, Риточка, и прости меня! Я люблю тебя больше всех на свете! - и сразу повесил трубку.

- Новая пассия? - поинтересовалась мама. - Что-то никакой Риточки до сих пор вроде не было?.. Новое имя, да?

- Между прочим, я и сейчас не стремился сообщать тебе это имя, - вот честное слово, совершенно не хотел я хамить и цепляться к матери, но сама она дала повод. - Тебе что не нравится само имя или пальма первенства, которую я отдал Рите?

- Не нравишься мне, главным образом, ты, Кирилл. То от тебя слова не добиться - тонешь в своих гениальных мыслях, то позволяешь себе черт знает что, не следишь за своим языком, за выражением лица, дерзишь мне, а кстати сказать, и не только мне...

Ну, это... это было уже слишком!

- Если ты имеешь в виду Товарища по работе, не скрываю - целоваться с этим типом я не собираюсь. Подожди! Я знаю, что ты хочешь сказать. Он мне со своими ушами - во! - И я полосанул себя ладонью по горлу - вроде хотел зарезаться. Мать пыталась мне возразить, но я не давал себя перебить:

- Проколи себе уши, повесь голубые серьги! Ты же говоришь: "Ах, голубые камушки! Ах, бирюза - мой цвет..." Вот пусть Товарищ и всхлипывает с тобой вместе. А мне позвольте выйти вон?!

Тут я скомандовал, как Мурад Саидович на физкультуре: "Кру-у-угом!", повернулся на левой пятке и правом носке, заорал истошным голосом: "Ша-а-агом ма-арш!" - и, под собственного сочинения марш, исполняемый губами, затопал к двери.
Удивительно, мать на этот раз не раскричалась. Вообще вдогонку за мной полетело одно только слово - злой!

Почему же я злой? Чем? И кому от меня плохо? Сама развелась с отцом и считает, что я порчу ей жизнь... Интересно! И еще спрашивает, почему я невеселый, о чем думаю?.. А как тут не думать, как?..

Увидел я его издалека. И первая подлая мысль была - смотаться! Но вовремя сообразил: он меня тоже увидел. Если я рвану когти, Сашка Лапочка подумает, что я его испугался. А чего бояться? Совсем я его не боюсь. Даже ни капли... Противно с таким иметь дело, а так - пожалуйста.

Не знаю почему, но я люблю читать про авиацию, про воздушные бои старых самолетов. Раньше в авиации было вообще много привлекательного: спортивность, личное мужество как норма поведения, быстрота принятия решений... Очень важной считалась в старое время атака на встречных курсах. Она называлась лобовой. Побеждал обыкновенно тот, кто дольше не сворачивал при сближении.

Подумалось: "Сашка Лапочка и я вышли на лобовую". Велел себе: "Не сворачивать!" И не свернул.

- Привет, Кирюха! Не узнаешь, что ли, хмырь? Не рад...

- А чего мне умирать от счастья? Меньше бы наплел капитану Смирнову, так, может, я и порадовался бы.

- Все мусор! Со следа сводил твоего Смирнова. Только зря. Он сам отвалил, как Лехин пахан накололся. Меня предупредили, расписаться заставили, и концы...

А Лехин пахан - кусок. Помнишь, как он про миникоммунизм толкал речь: "Каждый должен себе построить полнейшее изобилие..."

Только теперь до меня дошло: а Сашка-то не один, рядом маячила девчонка. Вроде обыкновенная, только раскраска - я тебе скажу! Глаза в синем, брови зачернены, губы красные, на щеках тоже пятна намалеваны. Но самое чудное: в одном ухе две серьги, а в другом пусто. Чистое другое ухо.

Она заметила, что я ее разглядываю, отшагнула от Сашки, покрутилась, позвенела браслетами на руке и спрашивает с ухмылочкой:

- Ну как, произвожу?

Мне почему-то вспомнилось, как говорил отец: "Главное - не терять чувство юмора, особенно в глупых ситуациях". Поэтому я сперва улыбнулся этой раскрашенной обезьяне, а потом ввернул любимое словечко Лехиного папаши:

- Потрясный товар! А помыть - вообще цены не будет! На месте Сашки я бы пропустил тебя через стиральную машину, хорошо бы через "Вятку"...

- Но-но-но! - забормотал вдруг Сашка. - Поосторожнее, хмырь. Я таких шуток над моими девочками не понимаю!
И он стал надуваться, смешно пыжиться - ну-у индюк, чистый индюк!

Пока он так вспузыривался, я успел понять: а ведь он - враг. Точно. И даже не мой личный, а всех, кто нормально работает, кто живет по правде и хлопочет не только о собственном брюхе. Кажется, еще в самом начале знакомства Сашка распространялся: человечество, мол, делится на умных и дураков. Дураки вкалывают, ишачат, горбатят, тянут лямку, а умные вертятся, комбинируют и живут по способностям... Едва ли он сам сочинил эту "философию", скорее, просто повторял чужие "идеи", но повторял с откровенным и нескрываемым удовольствием.

Можно не сомневаться: себя Сашка относил, естественно, к разряду умных. Теперь и Лехиного папашу, изображая пострадавшим, не осуждал, скорее, сочувствовал ему...

А девчонка?

Тоже хороша! Лишь бы ото всех отличаться. Вот на что ей две серьги в одном ухе? Раскрасилась попугаем и думает, весь свет умирает от зависти, когда глядит... А в глазах невесомость.

Пока я тут все это написал, порядочно времени прошло, а в скверике мысли только мелькнули и сразу: "У-у, морды!"
Помогай, Шизя! И я со всего размаху хлестанул Сашку по физиономии. На, паразит! Держи на память...

Он такого не ожидал. Да, по правде говоря, я и сам не думал, что смогу. И получилось прямо по Суворову: удивил - победил! Сашка со своей девчонкой на буксире поспешно смылся.

Да, когда бы не Шизя, сроду мне на такое не отважиться. Во-первых, я никогда не любил и не люблю драться: унизительно одолевать человека, хоть и паршивенького, кулаком; во-вторых, я еще и потому избегаю рукопашных выяснений отношений, что постоянно сомневаюсь, смогу или не смогу?

"Покидая зал заседаний", Сашка Лапочка, хотя я спешил, успел мне пообещать плохой жизни в самом ближайшем будущем. Ну что ж, поживем - поглядим.

А пока еще я стоял в скверике, увидел: идет мальчишка, несет полиэтиленовый пакет, в нем золотые рыбки плавают. Важно так шевелят плавниками, вроде удивляются, как это им удается лететь в своем пузырике над землей. Им же точно должно казаться: летим! И тут горе - аквариумист разевает рот и шлепается на ровном месте. Пакет - хрясть! Вода вместе с рыбками вытекает на землю.

Еще чуть-чуть - и я бы загудел в пруд, когда набирал воду в пакет этого раззявы. Но как-то все-таки удержался - и галопом наверх. Мешая друг другу, мы поспешно собрали рыбок и засадили их обратно в пакет. Вода была мутная, с илом и грязью, не очень и разглядеть, как они там, золотохвостые, но, кажется, все благополучно поплыли... Говорят: как рыба в воде... Это означает - превосходно, лучше не выдумаешь! Но вода-то бывает разная. Этим рыбкам особенно не позавидуешь.
А кому вообще стоит завидовать?

Ежику понятно - зависть считается не самым замечательным качеством. Мама сказала бы: завидовать - стыдно; классная: это недостойное чувство!.. Но на самом деле все кому-нибудь или чему-нибудь обязательно завидуют, только кто умнее - скрывает, а кто глупее - не стесняется открыто говорить.

"Мне бы такой портрет, как у Негоды... Она в "Маленькой Вере" играла", - запросто выдает толстая Клавка и щурится, как кошка.

Конечно, Коротеева так прямо не скажет - она все-таки не только приветствия шпарить умеет, но и соображает маленько. Только я уверен: и она какой-то кинозвезде или другой знаменитости дико завидует. Не сомневайтесь!
Иногда я думаю: вот все шумят - завидовать плохо, завидовать плохо, а сами при этом исподтишка помирают от зависти. Так что хуже - говорить одно, а думать совсем другое или честно завидовать?

Как-то я отца на эту тему стал выпытывать, так он, секунды не думая, отрубил:

- Оба хуже! Что первый вариант, что второй.

Неужели он на самом деле никому, никогда и ни в чем не позавидовал? Даже не верится. Хотя я знаю: папа врать не станет. Лично я не могу не завидовать тем, кто свободно, без колебаний может вступать в контакт с чужими людьми, легко выступать на собраниях, острить в компании... Меня считают бойким малым, иногда поднимают выше - в нахалы! И никто не догадывается, как на самом деле мне бывает трудно разевать рот на людях, натягивать на себя маску затейника. Честно признаться - так лучше всего я себя чувствую с Ритой: в разговоре, в общении и когда мы молчим тоже...

18. С тех пор, как Товарищ по работе хлопает своими ушами в нашем доме, я почти не вижу отца. Папа звонит, предлагает встретиться, но я вру: занят в школе, иду вроде куда-нибудь с ребятами и так далее. И это не потому, что не хочу его видеть, просто мне боязно - вдруг он спросит: что дома, как мама?.. Могу не удержаться и ляпнуть, а это ни к чему. Хотя, если серьезно подумать - что ему гость нашего дома, раз с матерью разошелся, они же теперь друг другу никто. Да и мать вроде за ушастого не собирается выходить. А приходит Товарищ для общения...

Замучили меня противоречия! В конце концов я сам позвонил отцу и предложил сходить на стадион. Там большой гимнастический праздник устраивали. Участвовали одни звезды. Отец сказал: "Можно", и мы увиделись.
Про дом папа меня не спрашивал, говорили о всяком разном, и скоро я совсем успокоился и тогда спросил:

- А для чего люди, когда женятся, кольца напяливают?

Отец усмехнулся и стал говорить. Получалось - традиция, для крепости семейных уз... Но никакие кольца, печати в паспортах, по его мнению, на самом деле хорошей жизни не гарантируют.

Тут я спросил: а как он считает, что может помочь?

И отец ответил:

- Теперь, Кирюша, я даже точно и не знаю. Раньше мне казалось, если один человек уважает другого, доверяет ему, старается во всем помогать и переживает за него, как за себя, даже больше, чем за себя, - все в порядке! Но чего-то, сынок, я или не понял, или, возможно, упустил... Могу только сказать: в единственном числе - плохая жизнь. Возвращаешься с работы домой и сам спрашиваешь себя: куда иду, для чего? И вообще...

Мне показалось, он хочет сказать еще что-то, но разговор оборвался.

Можно ли вообразить, что обозначает словечко "молчек?" Это Товарищ по работе выдумал так ко мне обращаться - молодой человек! То есть я. А в сокращении ему, наверное, кажется ироничнее! А еще он изводит меня такими финтами:
- Если не возражаете, молчек, я позволю себе задать вам вопрос следующего содержания...

О чем он спрашивает после такого захода, значения не имеет. Мои ответы едва ли его интересуют - он слушает только себя. А задает вопросы, чтобы поговорить, покрасоваться, погусарить... Почему мама не замечает всей его противности? Не понимаю.
На днях пришел раньше обычного, мама с работы не успела вернуться. Досталось мне с ним нос в нос сидеть.

- Ввиду отсутствия Анны Сергеевны, что прискорбно, не могу ли я, молчек, оказать вам посильную помощь в приготовлении уроков?

- Если подскажете, какие металлы тонут в ртути, будет в самый раз, - сказал я, совершенно уверенный: сейчас заплывет!

- Осмий, иридий, платина, золото тонут, - не моргнув глазом перечислил он, - а все остальные всплывают. Надо же! И не поперхнулся.

- Разве вы не гуманитарий? - глупо хмыкнув, поинтересовался я.

- А по-вашему, молчек, гуманитарию с высшим образованием и ученой степенью можно, в смысле позволительно, не разбираться в курсе физики шестого класса? Странный у вас взгляд на образование.

Пришлось признать, 1:0 в его пользу!

Слава богу, пришла мама, сразу захлопотала с угощением, а я тихонько слинял, чтобы им не мешать и самому не заводиться. Вероятно, Товарищ и на самом деле человек образованный. И не грубый, к маме внимательно относится, но я все равно не могу его видеть.

Чем он занимается, точно я не знаю, вроде колупает с какого-то края психологию. Почему мне так кажется? Был случай, забыл он какие-то листочки со своими записями. Понятно, я нос туда, извиняюсь, сунул. Мелким-мелким почерком, про такое писание говорят - бисерное, там было зафиксировано:

"Наблюдения могут быть случайными, одноразовыми, систематическими. Наблюдения могут приводить к озарениям, но тут очень велик элемент случайности, и могут идти, так сказать, планово, превращаясь в систему, то есть в опыты. Решающий успех в последнем случае приносит трудолюбие, терпение, способности. Успех, приносимый озарением, невозможен без гениальности или, на худой конец, без большого таланта".

Текстик этот я, понятно, запомнил. Думаю, по существу тут возразить нечего, все правильно. Только писал эти бисерные строчечки зануда. Нет, не так: "зануда", а еще лучше будет вот так: "ЗАНУДА"!!!

Бабушка мне сто тысяч раз говорила, что я больно легко сужу о людях. И в хорошую, и особенно в плохую сторону запросто преувеличиваю качества окружающих. Надо, мол, сперва пуд соли с человеком съесть и только тогда решать, какой он.
Прикинем. Пуд - шестнадцать кэгэ. Положим, на день - граммов по тридцать. Не много? Тогда выходит, чтобы осилить пуд соли, надо года полтора затратить! Кто знает, возможно, бабушка и правильно говорит.

Мы еще в третьем, кажется, классе учились, когда я пошел после уроков к Мише Вольнову. Он обещал дать какой-то замечательный клей. Мокрую бумагу им вроде можно было склеивать, а мы как раз все с ума сходили - делали маски из папье-маше, готовились к новогоднему карнавалу.

Идем по улице нормально, заходим в парадное тоже нормально, ничего не скажу, поднимаемся на второй этаж. Тут Мишка вытаскивает спички, достает одну из коробки и... тык ее в замочную скважину. Оглядывается и вторую - тык, а кончик обламывает.

- Обладлел? - спрашиваю.

А он:

- Бежим.

Потом объяснил: он мстит соседям! За что, я не смог понять, очень уж сложная велась война - родители против родителей, дети против детей, а Мишина старшая сестра Марианна, как он сам выразился, "всем назло крутила любовь с их старшим сыном Яшкой!" Кажется, с этого все и началось.

Ясное дело: запихивать спички, портить замок - гадство. Какие на этот счет могут быть сомнения? Но в остальном-то надо бы все-таки разобраться. Сам я вредничать не люблю, но иногда все-таки хочется сотворить бяку. Когда-то я прикнопил Ленкин подол к скамейке - хвать - и чуть из юбки не вылетела. Ржон стоял на сто километров вокруг.
- Дурак ты, Кирка! - И не Ленка, специалистка по речам, это сказала, нет, Оля! (Между прочим, единственный раз в жизни меня обозвала.)

И веселиться сразу расхотелось.

Непросто в жизни разбираться, непросто говорить: "Буду делать хорошо и не буду плохо", если только всерьез.

19. Несколько дней Леха в школе не появлялся. Потом пришел, сел за свою парту. Сидел тихо, заплывал, когда вызывали, но выглядел нормально, будто ничего особенного не случилось. Но после занятий дождался меня за углом и спросил без выпендривания:

- Больше со мной контачить не будешь? Отца под суд гонят!

По правде, я даже растерялся. Первый случай в жизни: знал человека, нравился он больше или меньше, не так важно, и вот, оказывается, этот человек почти преступник... В голове даже не укладывается. Но ответил я сразу:

- Почему не буду? Отец отцом, ты сам по себе.

Леха понял, видать, больше, чем я хотел, скривился и говорит:

- Отец пока дома. Таскают его, следствие идет, но еще не сажают, хотя он уверен - посадят. Лет на пять. А вообще он вроде не очень переживает, хоть и суетится, кому-то в телефон кричит: "Любишь кататься - люби и саночки возить! Диалектика, старина..." Но я не верю, что ему совсем не страшно. Знаешь, Кирюха, чему удивляюсь: жили-жили, кое-что я чувствовал - не все идет, как надо, но мне это, скорее, нравилось даже - всего навалом, предки не достают... Красота!

- Скажи, Леха, - спросил я, - твоего отца отец кем был?

- Дедушка Вася? Почему был? Он есть. Живет в Жаворонках, числится за колхозом, что-то сторожит. А ты почему спрашиваешь?

- Просто интересно. Нас учат - сын купца старается хапнуть больше. Природа, мол. А почему же крестьянский сын, извиняюсь, тоже имеет... ну, как бы сказать?.. склонность?

- Не знаю, - как отрубил Леха. - Я вообще сейчас туго соображаю. Раньше отец частенько поддавал, теперь - ни-ни. Мать за него норму выполняет! Вчера смотрю - как-то она странно, бочком-бочком передвигается. И заметила, что я на нее гляжу. "Да, Лешенька, точно, сыночек, - говорит, - под муховочкой я. А что теперь прикажешь? Не обижайся..."

Мне живо представляется Лехина мать. Она большая, всегда хорошо и богато одетая женщина, про нее не сказать - красавица, но такие бывают... лошади, крупные, гладкие, глаз оторвать невозможно.

- Пойдем к нам, - зову я Леху, сам не зная для чего. Мамы дома еще не было. Обеда тоже не было. Продукты имелись. Я предложил Лехе сообразить обед.

- Как? - удивился Леха.- Неужели ты можешь? Настоящий обед?

А чего тут такого? Отец, когда с нами жил, всегда на кухне возился и меня приучил.

Короче, мы сварили рассольник, сделали котлеты. Для гарнира оттаяли мороженую фасоль и залили яйцом. Из сока черной смородины у нас вот такой кисель получился!

Пока возились, мощно проголодались, так что обед в самый раз пришелся.

Когда, наконец, мать явилась, я ее в коридоре перехватил и быстро-быстро обстановочку прошептал, чтобы она нечаянно на Леху не обрушилась. Мама же считает, что Леха на меня плохо влияет. Но тут она все правильно поняла и разговаривала с Лехой на уровне.

Все испортил телефонный звонок.

(Продолжение в следующем номере).