"БУДУ ЛЮБИТЬ ВСЕГДА"

Анатолий Маркуша

 

 

(Продолжение. Начало в № 1- 6 - 2005)

12. Какое-то время в школе было сравнительно спокойно. Хожу на занятия, получаю отметки, хотя уроков почти не учу, читаю без разбору, и ничего такого... А потом как-то вечером вызывает меня по телефону Леха и говорит:

- Выйди на минутку во двор. Есть дело. Очень срочное!

Мать становится поперек дороги:

- Что за срочные дела в темном дворе? Если твоему Лехе очень нужно, пусть зайдет в дом.

С трудом вырвался. Мать мне вслед выкрикнула: если через десять минут не вернусь, она, мол, сама в милицию позвонит.

Сбегаю с лестницы, вижу - Леха ждет. В руках у него портфель. "Сорвался из дому, - почему-то подумал я, - сейчас скажет: "Пусти переночевать..." Но я ошибся.

- Такое дело, Кирюха, - заговорил Леха почему-то шепотом. - Сашка Лапочка - гад, лопух со своими гешефтами. И теперь на всех валит, на меня тоже. Врет, паразит, вроде я записи ему на продажу делал. Возьми это барахлишко пока к себе. Так, на всякий случай. И пусть тогда приходят и сколько угодно у меня роются... А матери скажи: Леха просил свои книжки захватить в школу, потому что с утра попрет отцу в гараж новый аккумулятор...

Вернулся я домой - и двадцати минут не прошло. Мать покосилась на меня недовольно и спрашивает:

- А это что за сумка?

Ну, я сказал, как велел Леха, мол, его книжки. Мать ни о чем больше не спрашивала, как сидела перед телевизором, так я осталась сидеть - любовалась Мережко, он как раз кинопанораму вел, про новые фильмы рассказывал.

Но ничего так просто не обошлось! Не успел я утром глаза продрать, вижу - мать в полном параде, хотя обычно она встает позже меня. А тут не только встала, но еще и в синем выходном платье, причесанная, губы подмазаны, рот поджат, глаза прищурены. В полном боевом! На мое "доброе утро" ноль внимания. Молчит.

Помылся, оделся, вхожу на кухню, интересуюсь, чего она так рано сегодня собралась. И снова - ноль внимания и фунт презрения.

Сажусь завтракать. Мать завтрак пропускает. Когда я кончил есть, спрашивает:

- Почему ты врешь, Кирилл?

- Что ты имеешь в виду?

- Не прикидывайся, ты же все отлично понимаешь. Изволь отвечать. Я жду.

- Ма, но я ничего не понимаю. Ты о чем?

- Это школьные книжки? - говорит мать, вываливая передо мной целую кучу магнитофонных кассет.

Но этого мало. На стол выпадает из портфеля еще и черный пакет с голыми женщинами, что Леха доставал тогда со шкафа.

Понимаю: кассеты мама еще не переварила, а вот в пакет, судя по выражению ее лица, заглянула. Молчать глупо, надо что-то говорить:

- Это не школьные книжки, но откуда мне было знать про кассеты? И потом, что такого в кассетах? Они же не взрываются!..

- А это? - Мать едва прикасается ногтем к черному пакету. - Это что такое?

Как нас учит история, Юрий Павлович не один раз на примерах показывал, лучшая оборона - наступление. Иду на прорыв:

- Знаю или не знаю, отдельный вопрос. А вот что мне совершенно точно известно: залезать в чужие сумки, портфели, чемоданы, комоды и прочие емкости неприлично (это специально для матери словечко - неприлично!) И подслушивать под чужими дверьми тоже позор!

Я несу полную околесицу еще какое-то время. И кажется, не напрасно: судя по маминому лицу, она начинает колебаться. Но когда я, наконец, вырубаюсь, мама, к моему полнейшему изумлению, говорит неприятно отчужденным голосом:

- Все? Сейчас мы идем с тобой к капитану Смирнову. Ты передаешь ему это подозрительное имущество и, я надеюсь, там будешь разговаривать более вразумительно. Одевайся!

- Иди доноси! Закладывай Леху и меня заодно! Желаешь - валяй! А я никуда не пойду - я не предатель!

Пока из меня вылетают эти слова, я тихонько огибаю угол стола, сокращаю, сколько возможно, дистанцию. Что в кассетах, мне и на самом деле неизвестно, но те картинки к капитану Смирнову попасть не должны ни при каких условиях, иначе Лехе не отмыться.

Мать говорит что-то еще, смахивает кассеты в свою хозяйственную сумку, а я, выбрав момент тигром... И порядок: конверт с голыми дивами у меня в руках. Мать кричит, пытается выхватить конверт. Сопротивляюсь, тоже кричу и, изловчившись, запускаю конверт в открытое окно, на улицу. Черный прямоугольник вертится, как летающая тарелка. Планирует и опускается далеко за зеленой оградой нашего большого двора.

Не теряя зря времени, я с грохотом скатываюсь по лестнице к выходу.

Времени остается в обрез, только-только, чтобы успеть в школу. Но все равно я несусь со всех ног туда, где, по моим расчетам, приземлился конверт. Оглядываюсь вправо, влево - пусто, пробегаю немного вперед, возвращаюсь - конверта нет... Ничего не остается, приходится идти в школу.

Хорошо, хоть никто в этот момент не спрашивает, что я думаю о взрослых, люблю и уважаю ли родителей... Наговорил бы!
В школу я вхожу вместе со звонком и ничего не успеваю сообщить Лехе. А когда, кое-как перемучившись урок математики, затаскиваю его на площадку между этажами и коротко объясняю, как дело было и чем все закончилось, он вдруг приходит в совершенное бешенство и несет на меня так, будто я и не пытался сохранить его имущество, оградить самого Леху от неприятностей. Он орет как псих, что я его обманул, подвел, заложил, чуть не в тюрьму упрятал... Где справедливость?

- Ты гад! - кричит мне в лицо Леха.

- Повтори, - тихо требую я, начиная задыхаться от встречного бешенства, обиды и не знаю чего еще. - Повтори!

- И повторю, - запросто, хоть сто раз повторю!

- А ну! - И за плечами у меня поднимается незримая тень Бориса Дмитриева.

Леха больше меня ростом на метр, он в пять раз здоровее. "Дядя, достань воробышка", - вот такой Леха. Мне с ним не сладить. Сознаю и понимаю. Но стерпеть "гада" я не могу. А он повторяет:

- Гад!

Признаю: начал я! Это плохо, стыдно и так далее. Извиняюсь! Если мало, прошу еще прощения...

Хотя чего уж так особенно распинаться, если наша драка продолжалась не больше двадцати секунд. На площадке, как привидение, возник вдруг Дир:

- Что случилось, мушкетеры?

- Выясняем отношения, Матвей Семенович, - едва переводя дух, ответил я.

Дир посмотрел на Леху, как бы приглашая его подтвердить сказанное мной.

- Гад ты, Каретников!..

Начать второй раунд не дал мне директор. Оказывается, он здоровенный - вот не думал. Как прихватил руку, как вертанул к лопатке, так я и сел...

А дальше пошло еще хуже.

Врать не буду: в квантовой теории не разбираюсь, но что такое квант, объяснил бы так: это - порция. Сначала ничего нет, нет, нет... А потом ррраз - получай! Таким я это дело ощущаю. И жизнь наша идет, видать, квантами.

Мало мне было того, что случилось с утра, так вечером меня еще и побили. Да-а, в собственном нашем подъезде. Как теперь с запозданием соображаю, свет нарочно погасили. Я шагнул в дверь - темнотища, глаз коли. А тем, кто ждал в подъезде, из темноты на свет вполне все нормально видно было.

Врезали мне очень даже прилично. Кажется, в четыре руки обработали. Кто? Не видел, не знаю. Это на самом деле так, честно! Возможно даже, Леха с Лапочкой потрудились, но могли быть их дружки. Хотя и такой вариант не исключаю: лупили посторонние ребята. Могли, например, перепутать меня с кем-то и дать по ошибке. Конечно, такое мало вероятно, но ведь и не исключено?

Заявился я домой. Морда изукрашена, из носа кровь, сам перемазанный - вполне гожусь, чтобы детей пугать. Мать, как такое увидела, можно сказать, языка лишилась. Но ничего. Дала умыться, молча протянула чистую рубашку и, ни слова не проронив, пошла к телефону. Ну, думаю, сейчас доложит капитану Смирнову: так, мол, и так, только что ввалился, весь в крови, с синяками, делайте с ним что хотите, но оставлять так больше невозможно... Но нет. Слышу, не со Смирновым говорит:

- Георгий, извини, это я. Пожалуйста, приезжай безотлагательно. Сейчас, требуется твое вмешательство. - И положила трубку.

Отец примчался, как по 01. Вид у него был, прямо сказать, перепуганный. Он не привык, чтобы мать коротко разговаривала, так что, небось, черт знает что подумал. Но когда на меня посмотрел, как захохочет:

- Знаменито светишь, мужик! Светофор на въезде в Плоешти, а не мужчина! (Это он на синяки намекал.) А по делу, что случилось?

Ну, я рассказал все по чистой правде. Он слушал, не перебивал, а когда я кончил, спросил:

- Думаешь, Леха с приятелем тебя обмолотили?

- Возможно, но утверждать не могу.

- А ты говорил, помню: "Леха, во-о, парень!" Как же так? Из-за угла "во парни" не нападают... Другой вопрос: за что?

- В милиции я был? Был. Что говорил, они не знают. А если капитан Смирнов их прижучил, могут считать - с моей подачи. За такое стоит выдать. Видишь, как получается. Вроде все сходится, все хорошо, все красиво.

- Не очень, я бы сказал, красиво, но резонно. Что будем дальше делать?

- В каком смысле - будем? Кто?

- Ты, и я тоже,- сказал отец.

- Во всяком случае, тебе в это никак встревать не следует. И пожалуйста, никуда не ходи. Вот если бы мне тот пистолет... - забросил я удочку.

Тут нужно кое-что объяснить.

Года два или три назад отец привез из Австрии пистолет-хлопушку. На вид настоящий кольт, один к одному. Черный, увесистый, а грохает - аж дом трясется! Привез, показал и спрятал. Я спросил тогда еще, для чего ему такая штука. Отец сказал, что на дороге всякое бывает - может, когда пригодится кого пугнуть. Вот теперь я и вспомнил.

- Нет, - сказал отец, - это предложение не проходит. Уж если вести внутреннюю войну, то корректно... Тренируйся, рученьки накачивай, работай с тенью, у зеркала...

Мы посидели еще немного. Он поглядел на часы и охнул: было начало второго! Велел мне ложиться.

- Матери все скажу, что надо. Но беспокойся. И держись!

Что именно он сказал матери, не знаю. На другой день - тишина. Перед школой мама заклеила мне бровь пластырем, сказала, чтобы первоклассники не пугались.

На этом, видать, квант завершился. Все пошло, как шло до того. Утром ать-два - в школу, отсидел, сколько положено уроков, и ать-два - домой... Никаких столкновений - тишь да гладь...

Но с того времени я все время возвращаюсь к ребятам, которых стали показывать по телевизору, - шварцнегерам, не парни, а гора мышц. Начинает такой играть телом - зрелище для обморока. Серьезно!

Наверное, так накачаться - дело ой-ой какое непростое. Болтать легко: хочу, мечтаю... Но чтобы на деле так обрасти мышцами... Сколько железа перетаскать надо, что перетерпеть! Я знаю, как после тренировки в школьном зале болят руки и ноги, если только ты не халтурил, а нагружался на совесть.

Мурад Саидович, когда у него настроение хорошее, всякие спортивные байки нам рассказывает. И каждая его знаменитая история всегда заканчивается примерно так: но он (или она) добежал, упал и умер! Сначала ребята пугались, потом стали посмеиваться, а сейчас грохнутся - и кранты! А вот теперь я начинаю понимать, что старается нам внушить Мурад Саидович. Настоящие победы сами собой не достаются никому. А за самую, самую, самую главную свою победу настоящий человек должен быть готов заплатить даже жизнью. И опять в голову приходят военные герои и Боря и Роза, о которых я прочитал в маминых выписках для музея...

13. Не понимаю, как это случилось, но когда я удирал с классного часа, Димка Аверкин прихватил меня в коридоре и стал показывать какие-то детальки, малюсенькие, как пилюли, блестящие, словно новые монетки, с тараканьими усиками. Из них, по словам Димки, можно такое, такое собрать, что...

Мы потеряли бдительность и были тут же наказаны. В двух шагах от раздевалки классная взяла нас на крючок:

- Куда?

- Хапнуть люфт! - говорит Димка.- В голове звон - кислородное голодание.

- А классный час?

Мне бы промолчать или подключиться к Димке: как глотнем кислорода, так моментом в класс, так дернул черт:

- Опять трепаться?

- Что это значит, Каретников? Классный час существует...

Понятно было, Мария Михайловна готова нам прочитать целую лекцию, но я извинился, перебил ее и начал загибать пальцы:

- Про оформление класса говорили и постановили. Но... ничего не сделали. Раз. Про стенную газету с сентября месяца ля-ля - и никто ничего. Два. Димке мозги полоскали, помощь обещали, а сделали ноль целых и ноль десятых. Три. Так чего же зря терять время на классном часе?

Тут прозвенел звонок. Мария Михайловна скомандовала:

- Довольно разводить демагогию. Марш в класс!

Пришлось обозначить движение к указанной цели. Чирикать дальше было бесполезно. Впрочем, я лично до класса не дошел. Такой у меня характер: если просят, не могу отказать, если велят - нет сил себя заставить и подчиниться. Меня как-то Юрий Павлович из-за этого даже анархистом обозвал. Я, конечно, в точности их программы не знаю, но если анархисты в принципе всякую дисциплину отрицают, то я догадываюсь, на что он намекал. Да, подчиняться мне очень трудно, очень. И неприятно.

Дня через два классная подловила меня на том самом месте, с которого я смылся, и говорит ангольским голосочком:

- Ты, Кирюша, выражаешь свое неудовольствие: и то не так, и это не по тебе, самостоятельности, говоришь, мало. Вот и прояви инициативу. По плану у нас должен быть урок мужества. Организуй встречу с уважаемым человеком, с ветераном войны, чтобы тот пришел, поделился... Остальное - на твое усмотрение! Нужны помощники - привлеки Олю Масленикову, Лешу Волынова. С кем ты еще в хороших отношениях? С Димой Аверкиным? Словом, все-все делай сам, как находишь нужным. Надеюсь на тебя. Договорились?

Надеялась ли она на меня на самом деле, не знаю. Но я действительно говорил, что взрослые всюду влезают, душат любую нашу инициативу, самостоятельно не дают шагу шагнуть. Доказывал: довольно с нас опеки - не маленькие уже! Получалось справедливо. Говорил? Говорил! Теперь давай докажи, что можешь.

- Ладно,- сказал я,- попробуем достать генерала.

Почему я не пообещал ей достать маршала, сам не знаю. Признаться, я не очень представлял себе, где можно достать генерала, как его уговорить поехать в школу... Но с другой стороны, если проводить настоящий урок мужества, то как же без генерала? С этим я вышел из школы и наткнулся на серенького "Жигуленка". А из машины, вижу, глядит на меня Пал Василич, Лехин папаша. Мало, что глядит, еще и пальчиком делает: подойди, мол, сюда. Подхожу. Он распахивает дверку и приглашает сесть. Откровенно скажу: лезть в его машину неохота было, но и как отказаться? Воспитали - перед каждым взрослым виляй хвостом...

Сел.

Папаша молча заводит мотор.

- И далеко поедем? - спрашиваю.

- Не-ет, мне еще Лешку перехватить надо. От школы мы задним ходом откатили метров на сто и встали.

- Ты человек серьезный, Кирилл, - говорит тут Пал Василич, - не то что мой балбес. Надеюсь, ты поймешь меня. Но сначала вот что: о чем тебя в милиции допытывали?

Интересно, с чего бы мне Лехиному папаше давать отчет? Я уже собирался сказать ему, что проще у капитана Смирнова спросить, но Пал Василич как подслушал мои мысли:

- Не хочешь - не рассказывай. Я могу подскочить к Смирнову и выяснить, что называется, непосредственно, но не хочу показывать им излишней заинтересованности, чтобы еще больше не повредить моему дураку сыночку.

- А почему вы Леху так обзываете?

Тут папаша стал его ругать еще больше. И я узнал, что Леха был не только на сомнительные фотографии мастер, а еще прихалтуривал записями для магнитофона. Переписывал пленки и с каждой кассеты, по словам Пал Василича, имел "звонкую копенку" - рубля полтора или чуть больше.

- Под статью "спекуляция" это дело не подходит, но...

- А дурак-то Леха почему - за кассеты?

- Какие кассеты! Ну, позвали тебя в милицию, ну, спрашивают про что-то, так чего - сразу в панику? Если ты никого не зарезал, много не украл, чего дрожать? Вы же, по-моему, проходили: "Моя милиция меня бережет"? А Леха - слабак. Перетрусил, распустил язык... А надо как? Подозреваете? Вот вы и доказывайте, в чем я виноват, по какой статье должен отвечать. Вы меня к стене приприте, а я подумаю, признаваться или подождать... А тебя, Кирилл, Смирнов про стройматериалы спрашивал?

- Чего-чего? Какие еще стройматериалы?

- Да... Лешкины штуки. Лапочка, ну-у, Сашка, в моем гараже паркетные плашки спрятал... Ну ладно, беги, бог с тобой, как любила говорить моя бабушка.

И я побежал добывать генерала для урока мужества. Это была задача номер один.

14. Экспериментальные страницы. Проба пера. Жанр: школьное сочинение. Его цель: понятно и грамотно изложить мысли (точнее, сведения), сообщенные учителем в извлеченные из учебника для получения текущей оценки, желательно не ниже четверки. Тема: "Родина - любовь моя".

Предложенная для самостоятельной работы, сочинения, тема велика и необъятна, как велика и необъятна моя земля, протянувшаяся от Карпат до Тихого океана, от азиатской Кушки до самого Северного полюса. Шестая часть суши! Поэтому я поступлю так: постараюсь в одной капле отразить мир и ощущение всей моей страны.

Есть на карте Родины такая точка - город Можайск, а в десяти верстах от него расположено знаменитое село Бородино. Здесь 26 августа (по старому стилю) 1812 года произошла кровопролитнейшая битва между русскими войсками и французской армией вторжения. Это сражение унесло убитыми и ранеными до 80 тысяч человек из рядов сражавшихся! Подробности исторического события громадной важности художественно и обстоятельно описал знаменитый классик нашей литературы Л.Н. Толстой в своем толстом романе "Война и мир". Поэтому я не стану повторять его, а расскажу о моих исключительно личных, ощущениях и переживаниях, связанных с посещением Бородинского поля.

На экскурсию туда привез нас учитель истории. Конечно, первым делом мы посетили музей Бородинской битвы. В этом не очень большом, давно построенном музее собрано много картин, документов, экспонатов. Они позволяют посетителю представить, как героически дрались русские солдаты Кутузова против французских солдат самого императора Наполеона, покорившего половину Европы! Тут есть и знамена, и образцы разного старого оружия - огнестрельного и холодного, а еще можно подробно разглядеть, где какие части располагались перед битвой, куда они двигались, во что были одеты. Форма разных полков мне показалась очень интересной.

Когда мы все тщательно изучили в самом музее, пошли непосредственно на поле. Мы собственными ногами постояли на Шевардинском редуте, поклонились могилам героев, видели высоту, с которой генерал - фельдмаршал Михаил Илларионович Кутузов следил за движением наполеоновских войск. На батарее Раевского мне посчастливилось выкопать из земли величиной с грецкий орех или чуть больше чугунный шарик - шрапнелину. На память.

Очень трудно передать простыми словами, какие чувства ты испытываешь, когда смотришь на зеленое поле, имеющее столь исключительное историческое значение в судьбе страны и народа. Если же еще вообразить людей, не щадивших себя, чтобы спасти и уберечь землю своих предков от иноземных захватчиков, возникает такое впечатление, как будто у тебя отрастают крылья.

Наверное, в тот день был сильный ветер, а может, и не от костра у меня на глазах наворачивались слезы. Волнение и печаль перемешались и оказывали свое влияние. Мне захотелось побыть одному, и я тихонько отошел от ребят я Юрия Павловича в сторону. Пытался себе представить, как ранним-ранним утром над водами Великого, или Тихого, океана стремительно поднимается его величество солнце и плывет надо всей нашей землей сюда - к Бородинскому полю. И эта громадная земля - от Чукотки и Курил до западных границ - и есть моя Родина... Как выразить счастье ощущать себя частицей этой бесконечности, этого величия.

А теперь, пожалуй, хватит экспериментировать, довольно пробовать перо! Каждому, я думаю, уже, как дважды два ясно: за такое сочинение, если не насажаешь в нем орфографических и грубых синтаксических ошибок, вполне вероятно огрести четверку, если не пятерку. Вопрос: почему? И ответ: написано все очень правильно, как надо. Только не совсем мне понятно, кто постановляет, вот так - надо, так - можно, а так - нет?

Если бы я написал не как "надо", а как на самом деле выглядела наша экскурсия в Бородино, то пришлось бы начать весьма прозаически. В музей мы опоздали часа на полтора; по дороге сломался автобус. Шоферу пришлось менять бензонасос (хорошо, был в запасе!). В результате, когда мы все-таки прибыли, нас обругали: срываете график организованных посещений. После такого "здрасте" галопом протащили по залам музея. Узнать что-либо интересное при предложенном темпе движения, сами понимаете, было не просто. Но кое-что я ухватил. Пожалуй, самое удивительное вот: в 1912 году по случаю столетия Бородинской битвы здесь проводился юбилейный парад. И в нем участвовали старцы из соседнего села Семеновского - живые свидетели Бородинской битвы. Царь наградил их золотыми памятными медалями. Есть легенда, будто в окрестностях Бородина растут травы, способствующие долголетию, и те стодвадцатилетние деды были знатоками-травниками, пользовались особыми настоями и вот дожили.

А вообще - экскурсовод нам попался!.. Во-первых, зануда, а, во-вторых, он так жал на "газ", так летел, что понять его объяснения было почти невозможно. На само поле он нас вообще не повел. "Ваше время вышло!" - сказал он, поглядев на часы. И можно было подумать, что он жутко этому рад - развязался.

Мы пошли на Шевардинский редут с Юрием Павловичем. По дороге и на самом редуте, он, конечно, рассказывал "про дела давно минувших дней", особенно торжественно помянул князя, генерала от инфантерии, участника суворовских походов Петра Ивановича Багратиона, смертельно раненного здесь. Но я никак не мог сосредоточиться: кругом было запустение, ветер шевелил обрывки бумаги, в траве светились осколки бутылок, попадались и консервные банки - гнусные следы туристов. И это на таком месте! Здесь бы все должно блестеть и сверкать - как в церкви. Откуда я знаю про церковь? Бабушка меня водила на Пасху. Служба, честно сказать, мне не понравилась, да я почти ничего и не понял, но порядок в церкви - будьте уверены. И торжественность!

Как получилось, даже не знаю, но я откололся ото всех. Сначала хотел попробовать выкопать из земли еще какую-нибудь шрапнелину на память, но довольно скоро понял - мертвый номер, тогда я побрел по тропинке. Она вела от музея вниз, к оврагу.

(Продолжение в следующем номере)