"БУДУ ЛЮБИТЬ ВСЕГДА"

Анатолий Маркуша

(Продолжение. Начало в № 1- 6, 2005, № 1- 5 - 2006)

Теперь думаю: а так ли на самом деле следовало поступить? Нет, конечно. Но это моя беда - я замечательно легко умею себя уговаривать. Не хватает силы воли принять решение - и начинаю мотаться, как на качелях. С одной стороны - так, но с другой стороны... наоборот. Наверное, не я один такой урод. Принять окончательное решение - это самые толковые люди подтверждают - трудно, но еще труднее довести дело до конца.

Потелепавшись туда-сюда, я все-таки пошел.

Явился, поглядел на часы - порядок.

Неужели розыгрыш? Выманили, а теперь потешаются из-за угла? Надо что-то делать. Что? Принимаю самый независимый вид и решаю: жду ровно пять минут, а там - к черту!

Прошли и пять, и десять минут... Ну, все? Все! Пошел...

И тут ко мне подлетела та самая девчонка, которая была с Сашкой Лапочкой в скверике.

- Привет! Беба, - представилась она.- Я чуть не опоздала... Не будем мелочиться из-за пустяков. Пришел - правильно! Молоток! Есть разговор... Ну, Сашку ты тогда сделал Лапулю - блеск! - Она молола, как кофейная мельница, на десяти тысячах оборотах в минуту и без остановок.

- Почему ты Беба? - вклинился я все-таки в ее трескотню. - Что это означает - Беба? Это сокращение, да?

- Темнота! Беба - значит, Берта. Бертой была супруга Пипина Короткого, мать Карла Великого. Все католики празднуют четырнадцатого июля день святой Берты. Понял? Но ты лучше скажи, чего мы здесь торчим? Пошли...

- Куда?

- Или ты любопытный, или ты пустой - без тугров, без долларов? Да не вздрагивай из-за ерунды... Сделаем аск...

- Что сделаем?

- "Аск" по-таллиннски "сделаем"... Вот смотри и учись, пока я жива!

И раньше, чем я успел сообразить, что происходит, она разлетелась к проходившему мимо солидному, хорошо одетому, заметно поседевшему уже мужчине и со странно изменившимся вдруг произношением стала быстро-быстро говорить:

- Извинит-те тысч-чу раз... андерстен полун. Мы тал-линнск... экскурзии. Черных лебедей наблюдали? Эт-то особен-но - черны лебедди... Мы отстали от группы... Вы не могли бы...

- Ничего не понимаю,- смущенно произнес мужчина.- А лебеди-то, лебеди при чем?

- Ле-бе-ди? Эт-то душа! Моя, ваша... общая. Эт-то свободная душа мира. Я хочу лететь, как душа, лететь до самого Таллинна...

Он совсем смутился, этот бравый пожилой мужчина - можно было подумать, будто человек виноват в чем-то перед Бебкой. Он произнес скороговоркой:

- Вам нужны деньги, да? Сколько?

- О-о, много! Но эт-то не имеет значения... Сколько можете. Перышко - от крыла... Понимаете?

Больше выдержать я не мог и, тихо отступая, спрятался за киоском. Почему это наглое вымогательство называется "аск", при чем тут лебеди, при чем Таллинн? Мне было противно и неловко... Но я не успел ничего толком додумать, сообразить - подкатила Бебка. Между прочим, сегодня у нее не болтались две серьги в одном ухе и намазана она была совсем чуть-чуть. Бебка радостно, от уха до уха, улыбалась, скалила свои роскошные зубы и беззаботно объявила:

- Все! Видел, как я его на пять рэ сделала? Пошли, на кофе с мороженым... приглашаю. Алле марш в "Аиста"... Мы вольные птицы, пора, брат, пора...

Человеку надо и очень много, и почти ничего одновременно. Так, во всяком случае, я думаю. Чтобы не загнуться с голоду, требуется сущая чепуха. Чтобы исполнить каждое свое "хочу", может и всех богатств земли не хватить... Впрочем, мне следовало бы в данной ситуации думать не об этом, сказать ей: "Ни "Аист", ни ты, малохольная Бебка, мне совершенно ни к чему. Будь здорова, категорический привет!"

Конечно, ничего такого я не сказал. Не отважился обидеть. И неловко, и жалко, и "что она может подумать?"... "Аист" оказался задрипанной закусочной в задрипанном переулке. И ничего хорошего там не было. После "Аиста" - тоже...

Но сейчас я стараюсь восстановить хотя бы в приблизительной последовательности, о чем мы говорили, пока ели приторное, липкое мороженое, пока запивали его совершенно гадостным кофе. Собственно, говорили не столько мы - молотила почти исключительно Бебка: она хихикала, перескакивала с одного на другое, между делом очень смешно - это на самом деле было смешно - изображала и передразнивала других посетителей кафе. Прямо артистка Театра сатиры!

Всего мне не передать - попробую хоть конспект составить, назвать главные ее темы, к которым Бебка возвращалась снова и снова.
Сашка Лапочка совсем не ее парень, а так... "слегка знакомый". Это она повторила пять тысяч раз!

Я ей понравился с расстояния в сто пятьдесят метров. Сразу. Она моментально поняла: "Сила чувак!" И так далее.

Жизнь надо "ломать"! 25 тысяч раз было сказано. Ломать - в смысле поворачивать в желательную тебе сторону. Никого не слушать. Решать самому. Хорошая жизнь стоит дорого. Умный умеет "жить красиво". В разных вариантах она повторила это сто раз! Дураки могут только завидовать, облизываться, в худшем случае - злиться и кидаться на умных с кулаками. Ты (то есть я) еще не знаешь, как живут красиво. В свое удовольствие, не по правилам дураков. Здесь она меня откровенно поддразнивала: то намекала - молодой, зеленый, еще сто лет расти, то, наоборот, давала понять: такой мужик, если только захочет...

У меня уже началось гудение в голове от ее безостановочного трепа. И когда мы, наконец, вышли из "Аиста", меня занимало одно: как бы ловчее смыться. Если это и есть свидание, то скажу откровенно: торопиться и переживать не стоило. Но, что называется откланяться мне не удалось.

- Схромаем в "бомбу"? - предложила Бебка.

- Куда? - не понял я.

- В "бомбу"! Не секешь? - она хохотнула. - Пошли, покажу.

ПОСЛАНИЕ МОИМ УЧИТЕЛЯМ

Уважаемые и неуважаемые, все педагоги, позвольте открыть в этом послании мою душу. Перед вами всеми, кто меня, кто нас учит и в меру своих возможностей воспитывает.

Достаточно давно находясь в школе (три срока, что положено отбыть в армии!), каждый день видя и на собственной шкуре ощущая, куда мы идем и куда заворачиваем, я решил обратиться к вам, хотя знаю: вы охотнее говорите, чем слушаете, особенно нас.
Нельзя ли сделать так: пусть общее время нашего ежедневного нахождения в школе будет больше, а число уроков меньше? Пусть они, уроки, не налезают один на другой. И хорошо бы, чтобы вы задавали на дом только чтение.

Предлагаю попробовать жить по такому распорядку: начинаем занятия в восемь, первый час тратим на мощную спортивную разминку. Разминка обязательна для всех - для нас и для вас...

Учиться начинаем с девяти. Два урока по одному часу и перерыв на два часа. В это время полезная работа, музыка, танцы. Все это в секциях. Кто чем хочет, тот тем и занимается. С часу до трех опять уроки по предметам. Дальше - перерыв. Обед. Можно проводить собрания, но (!) не дольше (!!) тридцати минут (!!!) заседать, а с четырех до пяти последний, хорошо бы, не самый трудный урок - или рисование, можно черчение, или обществоведение.

Вечером школа не должна закрываться. Вечером - развлечения и работа кружков. Вам давно надоело лечить нам каждый день мозги и повторять: нельзя без конца шляться по улицам просто так, невозможно часами отираться в подъездах и клеиться к прохожим, нельзя... Сами знаете, ч т о вы нам поете. И, мне неприятно признавать, вы правы - нельзя. Но куда нам деваться?! Вот я и предлагаю - не закрывать школу вечером.

Скажу вам еще кое-что.

Хорошо учиться можно - и даже не особенно трудно. Но для этого нужно к нашему старанию приложить и ваши усилия, уважаемые воспитатели. Пожалуйста, не орите на нас, не пугайте двойками, не повторяйте все время, что без дисциплины школа существовать не может. Не надо нас уговаривать: тише, мыши - кот на крыше. Подумайте, какая нам разница, даете вы "административную", "районную", "городскую" или аж министерскую контрольную? Для чего говорят, какая контрольная? Чтобы я дрожал? Это несерьезно. С меня что требуется? Наверное, знать, а не угождать директору или министру? Правильно?

Чтобы мы больше знали, делайте уроки интересными. Занимательными. Учитесь у того Перельмана, который сочинил когда-то "Занимательную физику" и другие занимательные книги. Сколько лет прошло, многое устарело, а все равно читать как начнешь - не оторваться.

Почему на уроках такая ерунда получается: сижу слушаю, стараюсь запоминать, а ничего не выходит? Вы думаете, мы все, как один, тупые? Нет.

Сегодня, наверное, каждый второй рассуждает: "Ну-у, не буду я знать какие-то там периодические дроби или не сумею отличить коническую проекцию земли от цилиндрической, так что? Свет не перевернется".

Согласен, с такой дикостью надо бороться, но как? Не двойками же, не криком! Наш математик, наш Ферзь, никогда не приступает к новой теме, пока не растолкует, где эта, допустим, геометрическая фигура или алгебраическая формула применяются в жизни. Можно рот от удивления открыть, когда он начинает про заточку резцов рассказывать, когда объясняет, как пользоваться курвиметром, в каких случаях, или - совсем вроде не по его части - толкует о чтении кривых на электрокардиограммах. У него всегда три минуты разговора по п о в о д у... подходящий к теме анекдот из жизни... И - порядок. Включились, поехали. Интересно!

Теперь пример "с другой стороны" - не от вас к нам, а от нас к вам. Изучаем историю Спарты. Я соображаю: был там мальчишка, которому лисенок прогрыз живот до кишок, а пацан даже не пискнул. Пусть это только легенда. Неважно. Важно другое: эта история о том, как в Спарте вырабатывалось пренебрежение к боли, вызывает у меня в памяти пионерский лагерь. Партизанский доктор Цессарский рассказывает нам, как он без наркоза извлекал из разведчика Николая Ивановича Кузнецова осколок. Мне хочется поделиться с кем-то, рассказать... Пожалуйста, не велите мне садиться, молчать и не выступать на посторонние темы! Там, где есть связка, обязательно появляется интерес. Скорее всего, я фиговый теоретик, не сердитесь. Но одно я точно понимаю: учить надо занимательно, весело. Вы постараетесь - и мы тогда тоже постараемся, да и некуда нам будет деваться...

Не обижайтесь на мою откровенность, пишу, как думаю, самым наичестнейшим образом.

Наша школа очень унылая. Все вроде как надо - полы блестят, наглядной агитации по стенам - хоть отбавляй, горшков с цветами тоже хватает, штукатурка на голову не сыплется, а радости в нашей школе нет.

Придумали нам "самоуправление". Вроде и хорошо, и красиво... Только "начальников" из ребят столько выделили, что подчиненных, то есть рядовых Швейков, не хватает. Может, в других школах лучше, но в нашей от "самоуправления" только болтовни прибавилось, и та скучная-скучная. Мухи от этого трепа дохнут и тараканы у тети Клавы в буфете перестали усами шевелить.

Еще проблема.

Говорят, раньше были раздельные школы: для девочек - женские, мужские - для нас. Закрыли. Правильно: школа - не баня! А какое нам досталось наследство от той раздельной школы? Не думали, не замечали?

Не устали? Вы ведь не привыкли слушать. Ваше дело - говорить!

Все с ножом к горлу подступают: курить вредно и опасно! От курения бывает рак легких. Наверное, так и есть, раз на пачках сигарет стали предупреждение печатать: курение вредно для здоровья. Теперь стоп!

Положим, закуриваю я. Все орут: караул!., вредно!., брось!.. Согласен. Вы правы - я не прав. Но вот закуривает Дир. И - тишина. Извиняюсь, неужели это ему полезно? А-га, ему тоже вредно. Тогда почему никто не издаст закон, приказ, распоряжение, инструкцию - что там еще бывает? - в школе никто не курит. Строго запрещено, как на бензоколонке.

Понятно: курящие учителя полезут в бутылку и станут качать права, ссылаться аж на Конституцию. Дело ваше. Но я остаюсь на своей позиции: не курить - так всем. Кроме укрепления здоровья, такое положение очень бы укрепило равноправие, настоящее, а не кукольное (да, намекаю на "самоуправление" в том виде, в каком оно у нас есть).

Мне осталось сказать последнее.

Недавно учительница, имени которой я не назову по высшим соображениям и для ее же пользы, сказала про нас, ее учеников: "Какое же, однако, серое стадо вы представляете!.." Понятно, она имела в виду уровень нашего развития, воспитанность, может быть, еще и интеллект. И была, к сожалению, скорее всего, права. Обидно: правда глаза колет. Куда от нее деваться! Не буду возражать, только скажу то, что думаю: цвет "стада" не меньше чем наполовину отражает цвет самого пастуха...

Извините за откровенность, но вы же приняли мое прозвище "Вундеркинд" без возражений. Вундеркинду, наверное, можно чуть больше, чем остальным?

Самые лучшие учителя стараются научить нас не столько задалбливать, запоминать какие-то истины, сколько думать. Это очень, умноженное на миллион раз, правильно. Пожалуйста, задумайтесь и вы над этим посланием вашего не самого последнего ученика.
С надеждой Кирилл Каретников - Вундеркинд.

24. Весна только-только еще началась. Пахло лопающимися почками, асфальт уже просох, и по переулкам носились крошечные смерчики пыли - неожиданно они взвивались, совсем как на картинке учебника, под которой написано: "Торнадо".

Возвращался я из школы. Настроение непонятное: и хорошо, и тоскливо сразу, а почему - понять невозможно. Иду я вижу: на перекрестке работает здорове-е-енный рыжий каток - свежий асфальт ровняет. А я запах горячего асфальта даже не могу передать как обожаю. Остановился и во все ноздря нюхаю. Ни с какими духами не сравню! Красота!

Стою, делать мне нечего, поэтому к работе катка приглядываюсь. Вот он промял черную полосу на рыхлом, дымящем синим асфальте по всей длине, мягко притормозил и пошел задним ходом. Но как? Катит след в след, до сантиметра точненько попадает... И снова, и опять, и еще...

Поглядел, кто в седле. Парнишка лет девятнадцати. Рыжий чуб по ветру! Модняцкая клетчатая рубашка на нем, затертые джинсы, все тип-топ на парне. Ну, с плаката человек - юный герой пятого океана, главную роль в фильме с пятью продолжениями... А если усы приклеить, вполне может и за капитана дальнего плавания сработать. Кино!

Только парень того не знает. Ездит и ездит, без промаха прокатывается, аккуратно расширяя ровную, как стол, полосу.
Человек работал, а я стоял и удивлялся - надо же, как здорово! Вот про такую работу, наверное, и говорят: сделано как по нотам...
Кто-то остановился позади меня и задышал чуть не в самую шею. Обернулся - оказывается, Мурад Саидович. Он тоже из школы шел и тоже, как я, притормозил.

- Ловко! - говорит Мурад Саидович и цокает языком.

Понятно, Мурад Саидович в восхищении от рыжего капитана на рыжем катке! У нашего учителя физкультуры даже выражение лица сделалось каким-то праздничным.

- Смотри, как человек работает! - говорит он.- Хочется плакать от зависти. Ну почему я не стал водителем такой замечательной штуки? Катайся, радуйся - и никакой тебе дырки в голове! А тут - один руку сломал, другой ногу потянул, какой-то идиот снаряд испортил, двое других дураков подрались...

- Надоели мы вам, Мурад Саидовнч?

- Как сказать, Кирюша... Даже не знаю. Может быть, сам я себе надоел... Если гусар не убит в тридцать лет, говорят, это не гусар, а дрянь. Слыхал?

Странный день.

Поздно вечером я буду валяться на диване и представлять скачущих по зеленой степи коней и едва не до слез огорчаться, что за всю жизнь мне так и не довелось даже дотронуться до живой лошади, сесть в седло, вдохнуть запах конской гривы...

Эта мысль странным образом переключается на запах асфальта, убегающий из-под катка синий дымок и на невеселую ускользающую улыбку Мурада Саидовича. Тут и подумаю: тоскует человек по рекордам, которые не довелось побить, об олимпийском огне, что зажигают другие... Это плохо? Но почему? Что за странная привычка с утра до ночи нахваливать скромность? Я вот за что: человек должен знать себе цену! И мне всегда бывает противно слушать, что пусть, мол, люди скажут, хорошо или плохо я, например, пою или чего-нибудь еще делаю... не мне судить... как народ находит... и так далее и так далее. Ведь все это - одно притворство. Нет, я не защищаю наглость, самоуверенность. Ни в коем случае! Но знать, что человек может и чего не может, про себя знать - прямая обязанность каждого. Моя. Твоя. Общая!

А за окном будет бледное небо в дымах. Дымы вроде покачиваются, и в такт с этими подозрительными покачиваниями - не в сон ли меня клонит? - сами собой складываются строчки:
Тропя тропу, тропи.
Трубя в трубу, труби!
Идешь сквозь ночь - иди.
Любя - люби,
и ничего не жди,
ни славы, ни признанья,
ни счастья в наказанье...
Тропи,
труби,
иди!
Тропа сама - награда,
и большего - не надо.

Стихи из меня иногда лезут (именно так - лезут, как зубная паста из тюбика). Но это совсем не значит: Кирюха - поэт! И никогда я свои рифмованные мысли не стану посылать в "Огонек" или в "Пионерскую правду". Не собираюсь я ничего печатать, не думаю добиваться славы стихами. Стихи стихам рознь! Для собственного удовольствия может каждый, кому охота сочинять. Пожалуйста! И даже правильно будет сказать: от сочинения стихов человек не испортится. Но другое дело - стихи для людей, обращенные к людям.

Кто сказал: "Все сгорело дотла,
Больше в землю не бросите семя!?"
Кто сказал, что Земля умерла?
Нет, она затаилась на время!
Вот такие стихи можно нести людям, печатать и гордиться ими. За такие стихи тебя обязательно признают поэтом и будут ждать каждой новой строчки, что ты сочинишь:
Она вынесет все, переждет -
Не записывай Землю в калеки!
Кто сказал, что Земля не поет,
Что она замолчала навеки?!

25. То веселенькое воскресенье я запомнил во всех подробностях.

Накануне отец вернулся из венгерского рейса. Позвонил уже поздно вечером, сказал, что только-только ввалился в дом, сутки ехал в сплошном дожде, устал как собака. Спросил у матери, можно ли ему зайти завтра, часиков в двенадцать, и добавил: "Тем более что кое-что надо будет вам вручить".

Слова, касающиеся вручения, мать повторила громко и откровенно осуждающим голосом, особенно "тем более".

Противно было слышать, как она выговаривала отцу, будто он что-то нехорошее или неприличное делает. А на факте посмотреть, она эти подарки, особенно заграничные, как, наверное, все вообще женщины, обожает. Доказать? Пожалуйста! Про каждую новую тряпку может или своей подруге, или соседке Марии Алексеевне целый час рассказыватъ - и откуда эта шмотка, и чье производство, сколько бантиков на ней и какие оборочки симпатичненькие.

А если откровенно, на вопрос отвечать, как мама могла бы шикарно одеваться, если бы не отец?

Сама говорит, сколько раз слышал: "На нашу музейно-архивную зарплату не разгуляешься", а ходит всегда в модном и дорогом. Приятно поглядеть, какой у нее вид. Особенно - по воскресеньям. Не могу ее понять, ведь отец совершенно не обязан ей ничего возить. Разошлись - все! Мог бы считать: гуляй, подруга дней моих далеких, самостоятельно. Я - вне игры.

Такие у меня были мысли, но матери я ничего не сказал. Она бы сразу начала: "Не твоего ума дело... что за привычка вмешиваться во взрослые отношения...", ну и еще двести тысяч пояснительных слов на ту же тему. Так-то оно так, может, и правильно даже. Но мне отец все-таки не посторонний, мне он не Товарищ по работе...

В воскресенье я убрался, у себя в комнате блеск навел, в коридорчике тоже, стал на кухне возиться, но мама меня прогнала с изумительной по глубине формулировкой:

- Не устраивай, пожалуйста, потемкинской деревни из нашей квартиры!

Ровно в двенадцать, как говорят, с боем часов, звонок. Отец всегда приходит минута в минуту, хоть время по нему проверяй. И никогда при этом не говорит какой-нибудь чепухи вроде: "Точность - вежливость королей!" - или еще чего в таком духе.
Звонок тренькнул, я - к двери. С тех пор, как папа не живет с нами, он никогда не открывает двери ключом, хотя я знаю: свой ключ у него есть. Это точняк!

Открыл. Вижу, отец в кожаной куртке, в правой руке - дорожная сумка, пузатая, синяя, в левой - гвоздички. Нет, целлофанированным гвоздичкам я не удивился: он всегда приходит с цветами. Отец вошел, поздоровался с матерью, отдал ей цветы, стал снимать куртку, а она спрашивает:

- Что с тобой, Георгий?
- В каком смысле?
- Заболел? Или влюбился? Или на работе что-нибудь?..
- Неужели заметно?

И он рассказывает, как месяца полтора назад, вернувшись из очередного рейса, сдав машину механикам, по дороге домой завернул в магазин. Решил взять хлеба, молока, чего-нибудь на ужин. Набрал, притормаживает у кассы, чтобы заплатить. А кассарша - молоденькая, хорошенькая, с глазищами - предлагает ему лотерейные билеты. Хоть один.

"Всего тридцать копеек" - это она говорит Отец отвечает: "Я в азартные игры не играю". Кассирша строит ему глазки и говорит: "Умоляю: помогите план сделать! По билетикам тоже надо план давать".

Пока отец рассказывал, как та хорошенькая и молоденькая его охмуряла, я почему-то вспомнил Бебку и как та про лебедей лепила. Тоже гипноз... женский.

- И противно мне поддаваться,- говорит папа,- и тридцати копеек не жалко, а неприятно, что нарушаю принцип...
- А дальше что? - поторапливает мать. И я замечаю: не терпится ей узнать, что же у отца с той кассиршей получилось. Женщина!
- Представляете, этот билетик - я уже и позабыл про него - падает мне буквально в руки вчера вечером, когда я держу в руках газету с таблицей. Слетает билетик с полки: проверь меня!

Тут звонят в дверь. Мама открывает, слышно, как она здоровается с Марией Алексеевной, соседкой из сто восьмой квартиры.

- И дальше? - спрашивает мама, продолжая разговор с отцом.
- Смотрю в таблицу, представь - есть. Мой номер.
- Выиграл?
- Да. "Москвич", как ни странно, выиграл.
- Не может быть! На единственный билетик! - охрипшим вдруг голосом говорит мама и сразу спохватывается: - Поздравляю!
- "Москвич"? - переспрашивает Мария Алексеевна и решительно включается в разговор: - Послушайте старого человека, Георгий Иванович, я вам только добра желаю, сами знаете. Припрячьте пока билетик. Надо на него найти хорошего покупателя. Для чего вам свой автомобиль, когда вы и так сутками за рулем? Грузины, говорят, дают бешеные деньги за счастливые лотерейные билетики.

Мама, я замечаю, с интересом поглядывает то на отца, то на Марию Алексеевну. Отец молча смотрит в стол. У меня почему-то портится настроение. Бесцеремонность какая... Когда-то эта Мария Алексеевна влезла объяснять, что мы с Олей подходящая парочка - жених и невеста, теперь отца учит! Что за люди?!

И тут я странным образом как бы отплываю от взрослых - на ум снова приходит Бебка.

(Продолжение в следующем номере).