"БУДУ ЛЮБИТЬ ВСЕГДА"

Анатолий Маркуша

(Продолжение. Начало в № 1, 2, 3 - 2005)

Ну, а на следующем уроке я извинился и попросил объяснить, что за штука плавиковая кислота и правда ли, что она запросто растворяет все металлы, кроме золота, платины и свинца?

И Мария Михайловна снова клюнула.

Теперь мы получили возможность узнать, что фтористоводородная кислота - водный раствор фтористого водорода - получается разложением фтористых металлов серной кислотой. Употребляется для вытравливания узоров на стекле, требует в обращении повышенной осторожности и тэдэ и тэпэ.

Вообще-то мне на эту плавиковую кислоту было чихать, но время славненько оттикало, и Мария Михайловна снова никого не спросила. Польза? Польза! Леха оказался прав.

Однако очень скоро учителя разгадали мой маневр, объявили, что я занимаюсь типичным обструкционизмом, и тянуть резину на уроке сделалось куда труднее. Только подниму руку, а мне: после, после, на перемене, Каретников, спросишь!
Но все-таки если постараться, "завести" нашего историка, например, вполне было возможно.

Главное правильно начать:

- Пожалуйста, извините, Юрий Павлович, у нас вчера вышел спор: есть ли разница между мушкетом и мушкетоном? Или все дело в неидентичном написании наименования одного и того же предмета? Это же старинное ружье, как нам кажется. Извините, Юрий Павлович, но без вашего авторитетного...

Поясняю: Юрий Павлович - ценитель тонкого обращения. Ему лепи гуще: "Извините, будьте любезны, с вашего разрешения, если сочтете возможным..." - и он дрогнет! И вторая его слабость - старинное оружие. Он великий знаток по этой части! А во всем остальном Юрий Павлович вполне нормальный человек и может с мальчишками даже мячик по двору погонять.

- Стыдно и, пожалуй, даже позорно, Кирилл, не знать, что мушкет - тяжелое огнестрельное оружие пехотинцев! При стрельбе оно опиралось на специальные сошки, несколько напоминавшие фотографический штатив. Мушкет изобретен в шестнадцатом веке и прожил двести лет! А мушкетон, Каретников, - оружие кавалерийское. Мушкетон обладал расширенным дулом, что позволяло заряжать его несколькими пулями, расходившимися при стрельбе веером... - Тут Юрий Павлович движением фокусника выдергивал из какого-то потайного кармана старинные, темного серебра часы, щелкал пальцами и говорил: - Вы, вы... опасные хитрецы... Не употребляю более сильного выражения по причине присутствия в классе прекрасных дам. Но коль скоро Каретникову удалось выбить меня из седла, так и быть, сообщу: "мушкетер" - вы обожаете это звание, хотя оно означает всего-навсего "солдат", - слово "мушкетер" обязано своим происхождением тому самому оружию шестнадцатого века, о котором мы беседуем...

Остановиться Юрий Павлович не в силах. До самого звонка мы пребудем теперь под мушкетерской охраной...

Так оно и шло.

А в башке накапливались непонятные, никак между собой не желавшие связываться сведения: планета Нептун, мушкетеры и какой-нибудь еле выговариваемый зензубель рядом с плавиковой кислотой или попугаями-неразлучниками - и все это перемешивалось и начинало давить на сознание.

Постепенно я превращался из человека в какой-то компьютер: помнил много, а соображал мало.

Больше всего мне недоставало толкового программиста, наладчика... Теперь я думаю: может, половина всех бед на свете оттого и происходит, что человека - именно когда он во как нуждается в правильной наладке - некому бывает отрегулировать по всем правилам современной науки.

Вот давайте честно поглядим на школу, только не сверху вниз, как те смотрят, кто всякие новости и разные реформы для нас придумывает, а поглядим снизу вверх, глазами подопытных кроликов. А что? Конечно, мы кролики. С первого шага в школе нас дрессируют - то так, то эдак. Сиди прямо, отвечай четко, думай, как я думаю! А еще лучше - вообще не думай, запоминай! Бери учебник и отмечай: задолбить со страницы 113 до страницы 118 включительно. Это урок на сегодня, а завтра пойдем дальше...

Откуда берутся лентяи, знаете?

Взрослые обожают нас упрекать: неблагодарные, оболтусы, такие-сякие и прочие. Хорошо, допустим, мы такие на самом деле, но по-че-му? Есть пословица: яблоко от яблоньки недалеко падает, но в данном случае без намеков спрашиваю: почему мы все-таки такие некачественные? Главный ответ: в школе жизнь течет неинтересно. Это раз! Нигде - ни в классе, ни дома - нам не хватает справедливости. Это два!

Приведу очень подходящий пример.

Мы работали в лагере труда и отдыха. Поехали туда, кстати, с большой охотой, с этим... с энтузиазмом. Жили в заброшенной конюшне пригородного совхоза, спали на нарах, мыться бегали на речку, по остальным делам - в кустики (девочки - налево, мальчики - направо). Никто не роптал, не жаловался. Работали.

Кто никогда не пробовал прикладывать руки к земле, тот может сдуру заявить: "Тоже мне работа - морковку за хвост из земли выдергивать!" Но чтобы серьезно судить, надо эту работу поделать, испытать лично! Совхозная грядка - не дачный или приусадебный клочочек - двести метров! А земля как спеклась (дождей давно не было). Чтобы морковину взять, надобно ее ловко раскачать, надобно саму ее тянуть, а то хвост в руках останется, а морковина в земле... И всю дорогу передвигаешься согнувшись. Час подергаешь - ноги дрожать начинают, поясницу ломит и хочется сбежать к чертям с этого поля. И ты готов под присягой отказаться на все будущие времена от любой моркови: в рот не возьму! Пропади она пропадом, в конце концов, мы же не кролики на самом деле.

Однако в совхозе все работали честно. Может быть, отлынивала только Сонька Крохинова, ну и Коротеева, "докладчица" наша записная, не надрывалась. А остальные - будь здоров, как старались! Между прочим, Юрий Павлович - мужик справедливый, он был за старшего с нами - сколько раз говорил, что нами доволен.

Прошло время. Настала пора подводить итоги.

Могу сообщить точно: лично я получил на руки два рубля и семнадцать копеек. А было обещано, что работать мы будем по нормальным расценкам.

Кто, скажите, если он не псих, станет после такого надувательства рвать жилы на трудовом фронте?
Хотите - верьте, не желаете - дело ваше, но я прямо и честно говорю: без интереса ничего в школе лучше не станет. И справедливость нужна. А иначе каждый будет искать свой интерес где-нибудь - не в школе. Поглядите: одни балдеют в подъездах, другие пристраиваются махинации крутить, кого-то уже в суд волокут. И чаще всего ребята не по своей вине залетают.

Читайте дальше, кое-что я еще расскажу, как все начинается.

8. У Лехи водился дружок - Саша Лапочка. Почему его так чудно ребята прозвали, не знаю. Где Леха его выкопал - тоже не знаю. Был он постарше Лехи года, может, на два или даже на три. Нахальный, мастер заливать и втираться... Мне Саша Лапочка с самого начала не приглянулся, но не станешь же орать об этом на каждом перекрестке или говорить человеку в лицо: ты мне не нравишься! Кому интересно такое слушать?

Короче, я этого Сашку знал, видел несколько раз, но ни в какие отношения с ним вступать не собирался.

Теперь уже трудно сообразить, как получилось, что Леха притащился ко мне с Сашкой Лапочкой. Скорее всего, завернули позвать прошвырнуться вместе... Зашли. Сашка тут же по всей квартире все равно как ищейка промчался, обнюхал каждый угол, даже в холодильник заглянул, для чего-то еще и шмотки на вешалке пощупал. И засек там старые отцовские джинсы. Папа с нами уже не жил, а джинсы остались.

- Чьи шкаренки? - немного шепелявя, спросил Сашка и показал желтые свои зубищи - вроде улыбнулся.

- А так,- сказал я,- заблудились. Старье...

- Старье?! Самый кайф, "Адидас"! Толкнешь?

Как дальше все получилось, не хочется вспоминать. В двух словах - старые отцовские джинсы из нашего дома ушли. Увел их Саша Лапочка. Отдал я - на, мол, только отвяжись, смола! И вроде бы ничего не случилось.

Но вскоре телефонный звонок:

- Анна Сергеевна Каретникова здесь живет? Здравствуйте, Анна Сергеевна. С вами говорит инспектор милиции, капитан...
И завертелось.

Конечно, дело было не в заношенных отцовских джинсах. Сашка оказался замешанным в каких-то темных махинациях. И когда его прижали, сообразил кивнуть на меня, тем более отец постоянно за границу ездил - получалось похоже...

[Пожалуй, тут я, Маркуша, принявший рукопись Вундеркинда от его товарищей, скажу несколько слов. Все, что написал Кирилл Каретников, мне представляется весьма значительным. И знаете, почему? От страниц, исписанных хорошим ученическим почерком, веет ветром живой, неподдельной искренности. И мне, человеку немолодому, особенно радостно сознавать: пишет юноша, не научившийся или сознательно не желающий (тогда это еще прекраснее!) врать, приспосабливаться, угождать кому-то, выгадывать "кусок" для себя... Что же, на мой взгляд, заслуживает в Каретникове наивысшего балла? Отвечаю без колебания: естественность!

Дальше в синей папке оказались вроде бы "лишние", случайные листочки разного формата, но, мне кажется, их нельзя и не надо изымать из будущей книги. А книга, не сомневаюсь, обязательно состоится. "Случайные" листочки помогают заглянуть в душу мальчишки, которого я успел уже полюбить. И признаюсь в этом откровенно, хотя кому-то такое признание может показаться и легкомысленным. Что делать...

Но не будем терять времени вернемся к синей папке, к самому Вундеркинду].

Клетчатый листок из школьной тетради (чужой почерк).

Документы позволяют установить, что за год Кирилл Каретников получил около двухсот отметок: сто три пятерки, шестьдесят семь четверок и пять троек. Десять раз поведение было названо примерным, пять - удовлетворительным. Есть в дневнике письменные замечания: "Мешал начать урок", "Не слушал объяснения", "Не выучил текста, небрежно записывает задания на дом".

Кроме того, на желтоватом, вклеенном в дневник листке аккуратным учительским почерком записано:
"Кирилл Каретников способный, с хорошими природными данными ученик. Материал усваивает легко. Обладает прекрасной памятью. Подвижен и непоседлив. Очень самолюбив. Бывает дерзок.

Переводится в третий класс. Обратить внимание на развитие усидчивости, упражнять в устном счете".

Из письма к отцу.

Очень жаль, что ты был в рейсе, когда я собирался в лагерь. Думал про наш разговор. Помнишь, ты сказал: "Надо сперва научиться отвечать за себя, а потом - за людей"? Извини, папа, но я не согласен. Чтобы активно жить, надо до всего иметь дело и по полочкам не раскладывать: это лично мое, а то - твое, а там - ихнее. Жить активно, я думаю, это, во-первых, во все лезть, а во-вторых, не бояться отвечать за себя и за других.

Из писем к матери.

Пожалуйста, очень тебя прошу, не присылай и тем более не привози ничего сверх. Вообще тебе бы лучше сюда, в лагерь, не мотаться. Кормят нас нормально. Мыло и пр. у меня есть. Чего меня баловать? Тем более я подаркам не радуюсь - не маленький! И самое главное - не хочу, пойми меня, выделяться, быть в особом положении. Как все, так и я…

Мама! Ты совершенно напрасно обиделась. Просто ты меня не так поняла. Не писал я, что не хочу тебя видеть, а писал: лучше тебе не мотаться в лагерь, а спокойно отдохнуть дома. Так я же о ком беспокоился? О тебе! На что же тут может быть обида?
К нам приезжал доктор Цессарский, ветеран войны. Рассказал много интересного. В Ровно Николай Кузнецов, разведчик, получивший потом всемирную известность, бросил гранату в генерала Даргеля. Осколок рикошетом задел Кузнецова. Он вернулся на свою базу, и тут доктору Цессарскому пришлось этот осколок вытаскивать.

Кузнецов сказал, чтобы оперировали без наркоза.

Цессарский даже растерялся. Боль адская будет без наркоза, стал спрашивать: для чего такая пытка? Но Кузнецов настоял: никакого наркоза не надо. А потом объяснил: человек должен знать меру своих возможностей.

Понимаешь, как это важно знать - сколько ты можешь вытерпеть. Все время думаю об этом...

На письма Оле Масленниковой, однокласснице.

Это все глупости: красивые слова, кровью написанные клятвы. Для чего слова? Другое дело - д е л о, то есть поступок. От того, что сто раз скажешь "халва", во рту сладко не станет. Это не я придумал - это на Востоке говорят. И правильно!.. И еще скажу про романтику - тень! Вот что такое романтика - тень неопознанных объектов. Привлекательны не сами объекты, а загадочность, их скрывающая...

Из письма неизвестному адресату.

Редко, кто может сказать человеку неприятную правду. Я не составляю исключения. Решил поэтому написать. Уважать тебя я не могу: не за что. Ты все подгребаешь под себя, никто и ничто, кроме собственной персоны, тебя не занимает. А персона твоя - фикция! Пускать пыль в глаза, наводить тень на плетень, ронять в разговоре значительные имена, к которым ты якобы причастен, а что еще?..

Обычно книги заканчиваются страничкой "содержание". Но ты - пустая книга, книга без "содержания"...
Записка на голубом листочке.

Кирюша! Почему ты упрямо молчишь?! Считаешь, что виновата я? Так? Читаю в твоих глазах осуждающие мысли... И боюсь. А может быть, я все-таки ошибаюсь? Тогда тем более не могу понять твоего молчания... Теперь ты меня понял? Ты же обещал писать, а письма все нет и нет!

9. Когда мама вернулась из милиции, ее просто колотило, и она первым делом накинулась на меня:
- Позор, срамота!.. Дожила с твоей помощью - в отделение потребовали! И все твои дружки-приятели, шантрапа всякая! Сколько раз говорила: не води в дом кого попало... Весь в отца...

При чем тут был отец, я не понял. А мама все возмущалась и требовала, чтобы я позабыл, как моих "проходимцев" зовут, а потом выпила воды, вытерла лицо полотенцем и вдруг спрашивает:
- А деньги где?

У меня отпад челюсти: какие еще деньги? Наверное, видочек у меня сделался вполне убедительный, потому что мама сразу успокоилась и сказала, что в милиции какой-то прохвост напел, будто я продал ему поношенные джинсы за семьдесят пять рублей и еще кое-какие заграничные шмотки чуть не на тысячу! Маме показали вещи. Отцовские джинсы она сразу узнала, а все остальное барахло видела первый раз в жизни. Так она и сказала капитану, который с ней разговаривал. И тогда капитан велел, чтобы в милицию пришел я: надо написать объяснение, как было дело...

Постепенно я стал соображать: Саша Лапочка - полный гад! Но он меня не особенно интересовал. И я спросил:
- А почему ты сказала, что я весь в отца? В каком смысле мне это понимать?

Мама стала объяснять, но до того путано, что я не сразу понял, как связаны между собой совершенно разные вещи. И все-таки картина помаленьку-полегоньку начала прорисовываться.

В давние годы у отца был друг. Они вместе служили в армии. Потом этот друг оказался в Киеве. Спустя время отец узнал, что с другом беда: его судили и осудили. А в Киеве осталась жена с маленькими близнецами, девочкой и мальчиком. Отец, не вдаваясь в подробности, не уточняя, что совершил его друг, как и почему, решил помогать той женщине и ее ребятишкам. И стал посылать им деньги, иногда писать письма, а когда ребята подросли, отправлял им всякие мелочи - игрушки, картинки - вроде подарки и приветы от их папы.

История эта тянулась, пока друг не вернулся к своей семье. Он прислал отцу письмо. Благодарил, клялся в любви, уверял, что считает себя его должником и все такое. Но... вскоре снова оказался за решеткой.

Отец рассудил так: друг не оправдал его надежд, дрянным оказался человечишком, тут ни прибавить ни убавить, а дети чем виноваты? И стал снова помогать растить близнецов. Тогда возмутилась мать: с какой стати отрывать от своей семьи? Кто его знает, что из деток еще вырастет, ведь известно - яблочко от яблоньки недалеко падает...

И тут я, кажется, стал понимать, на что намекал отец, когда говорил: есть в жизни важные вещи, которые не сразу и объяснишь, и обещал мне позже рассказать, почему они с матерью решили разойтись.

А в назначенное время в милицию я не попал. Но это уже отдельная история.

Папа Оли Маслениковой оказался в больнице в тот самый момент, когда в их квартире начался ремонт. С отцом случился инфаркт. Опасная болезнь сердца. От инфаркта многие умирают. Короче, отца Олиного упрятали в больницу. Олина мама, понятно, каталась к нему каждый день и меньше всего думала про ремонт. И все у них в доме пошло через пень в колоду.
Тут-то Сонька Крохина - она в одном доме с Олей живет, понятно, в курсе всех дел, - мне и сказала, что Оля дня три в школу не придет: ей надо хоть как-то привести в порядок квартиру. Отца выписывают из больницы, а он такой: как увидит, что в доме все вверх ногами, так или опять с инфарктом завалится, или полезет наводить порядок, а ему еще ничего поднимать, передвигать нельзя.

Все это Сонька мне пропела, а я предложил: "Давай поможем! Вот подходящий случай без лишних слов продемонстрировать, что такое выручка, взаимодействие и прочая и прочая, о чем вам все уши в "Пионерской правде" прожужжали".
Ребята согласились. Я решил никого не заставлять, не упрашивать - кто хочет, приходит! Назначили время и место сбора, чтобы явиться к Оле всей бригадой. Ее предупреждать не стали. Когда так вдруг - интереснее.

А меня тянут в милицию. Как нарочно, в тот же час.

Матери я ничего объяснять не стал, она бы сразу - в обморок: "Не пойти в милицию!? Нарушение!" Но я решил: а куда милиция денется? И еще я потому так рассудил, что накануне с отцом по телефону разговаривал, обрисовал ему обстановку, и он сказал:

- Раз ты мои старые портки просто так этому Сашке Бантику отдал - не переживай! Никто, кроме меня, по этому поводу возмущаться не должен: единственный "пострадавший" - я. А в милиции как все было, так и расскажи, но не расшаркивайся, не старайся никому понравиться. Коротко, по-деловому - и привет! "Моя милиция меня бережет". Ударение на - м о я. Понял?
Тут я спросил у отца про киевского друга и близнецов. Папа вопросу удивился. Предложил обсудить при встрече. Он очень не любит долгих телефонных говорений.

- А сколько им теперь лет? - все-таки спросил я.

- На два года больше, чем тебе, - сказал отец и сразу попрощался.

У Оли мы вкалывали как черти. Прежде всего отдраили пол в той комнате, где должен был находиться ее отец. Вымыли окна, расставили мебель. После этого сразу взялись за коридор, кухню и другие места - без окон. И все довели до полного блеска. Пока мы эту работу ломили, Димка все выкрикивал:

- Порядок в танковых войсках!

При чем тут были танковые войска - никто не понимал: загадка! Но все веселились.

Совсем незаметно сделался вечер. И сразу жутко захотелось есть. Выяснилось: еды в доме навалом, а хлеба - ни крошечки. Сбегали в булочную. Пожевали. Сразу срываться показалось неудобным. Оля включила маг, мы немножко потоптались.

Собрались уходить, а тут Олина мама из больницы вернулась. Давай нас нахваливать и рассказывать про Олиного папу. Понятно, мы еще задержались. Словом, домой я попал довольно поздно. Не успел переступить порог, мама со слезами в голосе:
- Что они с тобой столько времени делали?

- Кто? - не понял я.

- Как - кто? Милиция...

Мне бы сказать, что я в милиции не был и объяснить, как мы с ребятами Оле помогали привести в порядок квартиру. Скорее всего, мама пошумела бы и успокоилась, а я стал напускать туману:
- Да ничего особенного со мной никто не делал. Разговаривали, целый вагон всяких вещей показывали. Знаю не знаю - велели отвечать. А потом объяснение писать заставили и еще переписывать.

- Безобразие! - возмутилась мама.- Ребенка до такого времени продержать в отделении! Ни на что не похоже.

- Ну, - подумал я, - все. Кончилось!

Но ошибся. На другой день, когда меня не было, позвонил милицейский капитан и спросил у матери: почему я у него не был в назначенное время? Как разговор дальше у них шел, не знаю. Но только я вернулся, мать молча мне по морде раз, два... И сама в плач:
- Негодяй! Обманщик! Подлая душа...

Судите по вашей совести, но постарайтесь понять: у меня тоже гордость есть. Пусть глупая, пусть недоразвитая, в конце концов, пусть даже детская, а все-таки гордость! Так почему же у меня душа подлая? В чем выражается мое негодяйство?! Но как бы там ни было, а я повернулся кормой к дому и пошел. Молча. Ни одного слова не произнес.

Что значит - "и пошел"? Передвигался я обыкновенно, на своих двоих, а внутри кипел и взрывался... Больше всего я ненавидел в этот час милицию: все ведь началось из-за какого-то неизвестного мне капитана... И мать, понятно, тоже хороша... Ничего не спросила - сразу драться! А мне что делать? Мать - не Леха, ей между глаз не врежешь.

Возмущался я довольно долго, и если ни с кем не подрался и не учинил скандала, то по чистейшей случайности - был вполне готов!

Теперь в порядке самокритики.

Пока внутри кипело, все в моем сознании были виноваты. Все-все вокруг. А я?

Конечно, я был пострадавшим от людской несправедливости, от черствости окружающих, от их формализма. Милицейский этот чин мог бы и не дергаться, мог бы и обождать малость! Я был пострадавшим от всеобщего эгоизма: всякого его личные дела интересуют в миллион раз больше, чем дела стоящего рядом, чужие дела людей только раздражают.

Но!

Мне пришлось расплачиваться за то, что я совершенно выпустил из виду наставление мудрейшего Марка Твена: не надо врать, и тогда не придется запоминать ничего лишнего.

Скажу с полной откровенностью: я не врун. Даже могу больше заявить: не люблю обманщиков, и когда самому приходится... ну-у, брешу иногда, только всегда переживаю при этом. И еще, хуже того, мне не везет: стоит соврать - и готов! Схвачен, посрамлен и наказан...

Кто же виноват? Наверное, и я тоже. Ох!..

Теперь все легко по полочкам раскладывается и научно анализируется: кто прав, кто виноват. А в тот момент, когда я повернулся и пошел из дому, мне не до анализа было, я даже не знал, куда меня понесут ноги.

На улице было шумно. Вечер только начинался.

Сперва я посидел в скверике у фонтана. Купил и слизал порцию фруктового. Что люблю, то люблю - фруктовое мороженое! Пусть оно и самое дешевое, а какой вкус? У-у! Лизал и думал: дверью я правильно хлопнул, так и надо было. А что дальше? Ехать к отцу - он жил в квартире своих знакомых, те завербовались на три года в Африку, - было бессмысленно: отец - в рейсе, пустить меня в дом просто некому. Возвращаться к себе? Опять разговоры, упреки, объяснения...

(Продолжение в следующем номере)