К ИСТОРИИ СОЗДАНИЯ ПЕРВОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ЯДЕРНОЙ БОМБЫ

Александр Николаевич Медведь, к.т.н.

 

Разведывательные материалы

В конце сентября 1941 г. Первое управление НКВД получило из Лондона от своего агента Дональда Маклина, работавшего вторым секретарем в МИД Великобритании, сообщение об очередном совещании английского Уранового комитета. Отмечалось, что, по мнению специалистов фирмы "Империал Кемикал Индастриес", "урановая бомба вполне может быть разработана в течение двух лет". В сообщении Д. Маклина указывалось также, что, якобы, "комитет начальников штабов вооруженных сил Великобритании на совещании, состоявшемся 20 сентября 1941 г., принял решение о немедленном начале строительства в Англии завода для изготовления урановых бомб". Впрочем, последняя информация впоследствии не подтвердилась.

Той же осенью на связь с советскими разведчиками из Главного разведывательного управления Генштаба КА в Англии по собственной инициативе вышел Клаус Фукс, весьма квалифицированный физик, принимавший участие в проекте "Тьюб Эллойз". В 1933 г. К. Фукс эмигрировал из нацистской Германии, поскольку был членом компартии, и оставаться на родине ему стало опасно. Обладавший блестящими способностями молодой физик, один из учеников В. Гейзенберга, сначала работал во Франции, а затем нашел себе работу в Бристольском университете под руководством нобелевского лауреата Н.Ф. Мотта, где быстро выдвинулся. В 1940 г. К. Фуксу пришлось пройти через неприятную процедуру проверки в лагере для интернированных лиц - выходцев из стран, находившихся в состоянии войны с Англией. Выбраться из лагеря ему помог другой известный ученый-эмигрант из Германии Р. Пайерлс, на протяжении многих лет занимавшийся ядерной физикой. В мае 1941 г. К. Фукса по рекомендации Р. Пайерлса включили в группу теоретиков, участвовавших в решении ядерной проблемы в Великобритании. С января 1944 г. по предложению Р. Опенгеймера физик К. Фукс вошел в число разработчиков "Манхэттенского проекта". С 1946 по 1949 г. К. Фукс возглавлял в Великобритании теоретические работы по созданию ядерной бомбы в рамках национального проекта.

По мнению К. Фукса, стремление английского и американского правительств скрыть от Советского Союза, своего союзника, факт начала работ по созданию ядерного оружия свидетельствовало о том, что косвенно эти работы были направлены и против страны, в тот момент оставшейся единственным противником нацистской Германии на континенте. Кроме того, на первом этапе К. Фукс планировал передавать советским разведчикам главным образом плоды собственных разработок или научные отчеты, в оформлении которых он принимал участие (материалы для передачи он получал потрясающе просто - печатая на машинке еще один "дополнительный" экземпляр через копирку). Впоследствии, после переезда в США, его мотивы для сотрудничества с советской разведкой пополнились опасениями, что после окончания войны Соединенные Штаты попытаются использовать ядерное оружие для политического диктата остальному миру. Фукс отказался от какого-либо вознаграждения; его мотивы были сугубо идеологическими, поскольку он стремился оказывать помощь единственной в то время социалистической стране всеми доступными средствами.

Американец Морис Коэн, также по идейным мотивам сотрудничавший с советской разведкой в годы войны и передававший информацию по атомному проекту, в ответ на упрек в шпионаже ответил так: "Мне наплевать, как это называется. Когда идет война, и тысячи или даже миллионы советских людей отдают свои жизни, то не время дискутировать, надо действовать… Может показаться странным, но сегодня для советских людей разведка - это главная линия обороны. Поэтому мы должны им помочь".

Осенью 1941 г. из Англии пришло еще одно тревожное сообщение, в котором утверждалось, что в Германии также начаты крупномасштабные работы по военному использованию урана. На самом деле эти сведения были преувеличенными, однако укажем, что в декабре 1940 г. под общим руководством В. Гейзенберга действительно была собрана экспериментальная установка, содержавшая 6,8 т окиси урана с замедлителем из обычной воды и нейтронным источником. Правда, опыт закончился неудачей: размножения нейтронов зафиксировано не было, а В. Гейзенберг пришел к выводу, что успех возможен только при использовании тяжелой воды для замедления нейтронов. Обращение к Гитлеру германского министра почт Онезорге, интересовавшегося проблемами практического использования ядерной энергии, в том числе в военных целях, вызвало у фюрера только саркастическое замечание: "Пока другие министры тщетно ломают голову над тем, как выиграть войну, министр почт принес готовое решение…" Несмотря на наличие в Германии трех групп исследователей урановой проблемы, по-настоящему масштабного финансирования и поддержки со стороны высшего руководства страны они никогда не получили. Однако авторитет немецкой ядерной физики во всем мире был столь высок, что и в Англии, и в США, и в СССР всерьез опасались плодов изобретательности "сумрачного германского гения".

Во второй половине октября 1941 г. на стол наркома внутренних дел Л.П. Берии лег проект письма председателю ГКО СССР И.В. Сталину, в котором аргументированно обосновывалась необходимость организации в Советском Союзе исследований по созданию ядерного оружия. Ссылаясь на полученные разведкой сведения об активизации подобных работ в Англии, США и Германии, разработчики документа предлагали на первом этапе создать при ГКО научно-совещательный орган для координирования работ по проблемам атомной энергии, а также разрешить ознакомление с секретными разведданными ряда видных специалистов. Вероятно, из-за тяжелейшей ситуации, сложившейся на московском операционном направлении в октябре-ноябре 1941 г., Л.П. Берия положил документ "под сукно" и вернулся к нему только через год.

В апреле 1942 г. произошло еще одно событие, оказавшее влияние на принятие решения о возобновлении в СССР работ по урану. Начальник оперативно-инженерной группы Южного фронта полковник И.Г. Старинов направил С.А. Балезину, старшему помощнику С.В. Кафтанова, тетрадь с записями убитого партизанами немецкого офицера, содержавшую сведения по урановой тематике, формулы и графики. Впоследствии Кафтанов вспоминал: "В те же примерно времена, когда мы занимались записями немецкого офицера и письмом Флерова, Гитлер принялся кричать о подготовке немцами "сверхоружия". А что если это не просто пропаганда? Что если этот изверг имел в виду именно атомное оружие?" По указанию начальника С.А. Балезин запросил отзыв на содержащиеся в тетради сведения у академика А.И. Лейпунского и специалиста по взрывам генерала Г.И. Покровского, но они заявили об отсутствии новизны в предоставленных материалах. Кроме того, оба ученых сочли, что практическое использование атомной энергии имеет слишком отдаленную перспективу.

Однако, в отличие от Лейпунского и Покровского, С.В. Кафтанов по служебному положению был осведомлен о поступлении из Англии поразительных по важности разведматериалов, связанных с ядерной проблемой. Сопоставив все факты, он понял, что пришло время действовать. В мае 1942 г. Кафтанов, заручившись поддержкой академика А.Ф. Иоффе, направил в ГКО письмо о необходимости создания в СССР научного центра по проблеме атомного оружия. Потребовалось определенное время для согласования позиций нескольких заинтересованных ведомств, включая наркомат обороны и Академию наук. В июле 1942 г. Г.Н. Флерова срочно вызвали с Юго-Западного фронта в Москву для беседы с С.А. Балезиным. Почти одновременно в Москву из Казани для консультаций прибыли А.Ф. Иоффе, В.И. Вернадский, В.Г. Хлопин и П.Л. Капица.

Вскоре после этого И.В. Сталин назначил куратором урановой проблемы от ГКО заместителя председателя ГКО В.М. Молотова, а практическое руководство возложил на заместителя председателя СНК М.Г. Первухина. 27 сентября 1942 г. В.М. Молотов представил на утверждение И.В. Сталину подготовленный С.В. Кафтановым и А.Ф. Иоффе проект распоряжения ГКО "Об организации работ по урану", обязывавший Академию наук СССР "возобновить работы по исследованию осуществимости использования атомной энергии путем расщепления урана, и предоставить ГКО к 1 апреля 1943 г. доклад о возможности создания урановой бомбы или уранового топлива". Этим распоряжением ответственность за развертывание работ возлагалась на академика А.Ф. Иоффе, которому предписывалось "организовать при Академии наук специальную лабораторию атомного ядра".

Десять дней спустя нарком внутренних дел Л.П. Берия направил И.В. Сталину и В.М. Молотову письмо, в котором предлагал ознакомить в секретном порядке нескольких видных специалистов с английскими разведматериалами с целью "дачи оценки и соответствующего использования этих материалов". В числе претендентов на ознакомление Берия назвал академиков Капицу и Скобельцына, а также профессора Слуцкого. Однако В.М. Молотов, вероятно после согласования с А.Ф. Иоффе, избрал для ознакомления другую кандидатуру - профессора И.В. Курчатова. Академик А.Ф. Иоффе высказывал высокое мнение об организаторских и научных способностях И.В. Курчатова еще в довоенный период. Именно И.В. Курчатов по распоряжению А.Ф. Иоффе возглавил специальную лабораторию атомного ядра, созданную в ЛФТИ на основании сентябрьского распоряжения ГКО.

В период с 22 октября по 2 декабря 1942 г. И.В. Курчатов находился в Москве. В один из ноябрьских дней он прямо в кабинете В.М. Молотова получил для изучения несколько документов, полученных агентурным путем, в том числе особо секретную тетрадь "Использование урана как источника получения энергии и как взрывчатого вещества". Следует отметить, что к указанному времени военная разведка ГРУ ГШ КА уже располагала материалами от К. Фукса, однако Курчатову предоставили для ознакомления только ранние материалы, полученные от Д. Маклина в 1941 г. Вероятно, это был "пробный шар" для определения компетентности не слишком известного в тот период ученого и проверки его настроя на работу в области создания ядерного оружия. Курчатов экзамен выдержал и даже сформулировал ряд вопросов, которые, по его мнению, следовало в кратчайший срок уточнить через разведывательные органы. Кроме того, Игорь Васильевич сделал вывод о том, что "в исследованиях проблемы урана советская наука значительно отстала" от американской и английской науки, а также о том, что "в СССР проблема урана разрабатывается менее интенсивно, а в Англии и Америке - более интенсивно, чем в довоенное время".

Оценив масштабы задачи, поставленной правительством перед спецлабораторией, И.В. Курчатов, заручившийся поддержкой А.Ф. Иоффе и С.В. Кафтанова, прежде всего поставил вопрос о переводе ее из Казани в Москву. Это было необходимо по многим причинам. Во-первых, в Казань во время войны было эвакуировано превеликое множество разнообразных промышленных предприятий и учреждений, что создавало почти непреодолимые трудности при выделении служебных помещений, жилья, необходимых материалов и электроэнергии. Во-вторых, с переездом в Москву намного повышалась оперативность принятия решений и улучшалась связь с руководством. В-третьих, в Москве было проще собрать квалифицированных физиков - специалистов по ядерной проблеме.

В конце января 1943 г. Курчатов направил В.М. Молотову и М.Г. Первухину план работы спецлаборатории атомного ядра на текущий год. Наиболее важными задачами, которые должны были решить специалисты его лаборатории, Игорь Васильевич считал:
"- окончательное доказательство невозможности протекания ядерной реакции в необогащенном природном уране;
- получение урана, обогащенного изотопом урана-235 различными методами;
- определение критической массы урана-235;
- изучение физических свойств урана-235".

Между тем именно нехватка урана являлась камнем преткновения для развертывания работ на первом этапе функционирования лаборатории. Достаточно указать, что к концу 1942 г. на территории СССР были известны четыре урановых месторождения, три из которых эксплуатировались, а четвертое было законсервировано. Имелись данные еще о 70 точках урановых рудопроявлений, наиболее перспективные из которых находились в Средней Азии. Но из месторождений, обнаруженных в гористых районах Средней Азии, урановую руду приходилось вывозить …навьючивая ослов. 27 ноября 1942 г. ГКО принял постановление "О добыче урана", в котором потребовал в 1943 г. организовать добычу и получение 4 т урановых солей на Табошарском заводе "В" Главредмета, а также развернуть поиск новых урансодержащих месторождений.

Лаборатория № 2

Проанализировав первые итоги организации и работы специальной лаборатории атомного ядра, С.В. Кафтанов и А.Ф. Иоффе 23 января 1943 г. обратились к В.М. Молотову с запиской, в которой представили отчет о проделанной работе за четыре месяца. Как оказалось, итоги не радовали: в условиях войны "чисто научные проблемы", с точки зрения многих не посвященных в суть дела руководителей разных уровней, отступали на второй план. В результате в Казани не выделялись необходимые здания для размещения лабораторий; заводы не выполняли заказов. Дело дошло до того, что исполнявшим решения ГКО Г.Н. Флерову и А.И. Алиханову попросту не предоставили мест в самолетах, из-за чего были сорваны соответствующие сроки и не решены определенные задачи. Нужен был авторитетный и энергичный практический руководитель, все служебное время и, по существу, вся жизнь которого должна была посвящаться урановой проблеме. Опыт показал, что А.Ф. Иоффе не мог уделять достаточного внимания налаживанию эффективной работы спецлаборатории и не был способен в условиях военного положения влиять на быстрое принятие необходимых решений, поскольку не обладал необходимой властью.

Постановлением ГКО от 11 февраля 1943 г. обязанность повседневного руководства работами по урану и оказанию систематической помощи спецлаборатории была возложена на уполномоченного ГКО С.В. Кафтанова и заместителя председателя СНК СССР М.Г. Первухина. Научное руководство работами в полном объеме поручалось И.В. Курчатову. Было признано целесообразным перевести спецлабораторию в Москву и именно здесь организовать основную часть исследований. Сроки окончания работ и главная задача спецлаборатории на первый период определялись следующим образом: "Обязать руководителя спецлаборатории атомного ядра проф. Курчатова И.В. провести к 1 июля 1943 г. необходимые исследования и представить Государственному комитету обороны к 5 июля 1943 г. доклад о возможности создания урановой бомбы или уранового топлива".

Во исполнение постановления ГКО созданная в столице спецлаборатория получила наименование "Лаборатория № 2" и, по-видимому, на каком-то этапе рассматривалась как подразделение Ленинградского физико-технического института. По свидетельству И.В. Курчатова, зафиксированному в его отчетах по проблеме урана (например, в отчете от 30 июля 1943 г., направленном на имя В.М. Молотова), Лаборатория № 2 начала свою деятельность в марте 1943 г., хотя процесс ее организационного оформления растянулся на несколько месяцев. Распоряжение по Академии наук СССР о назначении И.В. Курчатова начальником Лаборатории № 2 датировано 10 марта 1943 г. Ранее под этим наименованием в ЛФТИ имелось другое научное подразделение, занимавшееся вопросами акустики и радиофизики, но в 1943 г. его сотрудники были переведены в Физический институт АН СССР им. Лебедева. Взамен прежней сформировали новую Лабораторию № 2 под руководством И.В. Курчатова; этот номер за ней сохранился, когда более поздним распоряжением по Академии наук СССР от 12 апреля 1943 г. была развернута теперь уже независимая от ЛФТИ "Лаборатория № 2 АН СССР".

Экспериментальная и теоретическая база, которой располагала Лаборатория № 2 в первой половине 1943 г., да и в относительно длительный последующий период, была недостаточной для того, чтобы дать определенный ответ на вопрос о реальности атомной бомбы. Однако продолжавшие поступать разведывательные материалы, с которыми И.В. Курчатов ознакомился к весне 1943 г., по существу не оставляли сомнений в осуществимости ядерного реактора и бомбы из урана-235. В частности, из комплекса материалов, полученных в марте, И.В. Курчатов сделал вывод о целесообразности применения метода газовой диффузии "через мембрану с мелкими отверстиями", ранее считавшегося у нас неприменимым для разделения изотопов тяжелых элементов. Тогда же он убедился в бесспорной возможности построения ядерного реактора по схеме "природный уран - тяжелая вода".

Весной 1943 г. И.В. Курчатову стала принципиально ясной и новая возможность конструирования атомной бомбы. В записке на имя М.Г. Первухина от 22 марта 1943 г. И.В. Курчатов писал: "В материалах, рассмотрением которых занимался в последнее время... указано, что, может быть, продукты сгорания ядерного топлива в "урановом котле" могут быть использованы вместо урана-325 в качестве материала для бомбы…" Речь шла об использовании в атомной бомбе плутония-239, который он называл эка-осьмием. Курчатов отмечал, что "перспективы этого направления необычайно увлекательны… По всем существующим сейчас теоретическим представлениям попадание нейтрона в ядро эка-осьмия должно сопровождаться большим выделением энергии и испусканием вторичных нейтронов, так что в этом отношении он должен быть эквивалентен урану-235… Если в действительности эка-осьмий обладает такими же свойствами, как и уран-235, его можно будет выделить из "уранового котла" и употребить в качестве материала для "эка-осьмиевой" бомбы. Бомба будет сделана, следовательно, из "неземного" материала, исчезнувшего на нашей планете".

С сообщением о пуске в США первого уранового котла, открывавшего перспективы крупномасштабного использования атомной энергии и получения нового делящегося материала - плутония-239, пригодного для изготовления атомной бомбы (ядерный реактор Э. Ферми начал работать 2 декабря 1942 г. в Чикаго), И.В. Курчатов ознакомился в июле 1943 г., вскоре после получения соответствующего сообщения по каналам разведки. В отзыве на указанный материал Игорь Васильевич писал: "Рассмотренный материал содержит исключительной важности сообщение о пуске в Америке первого уран-графитового котла - сообщение о событии, которое нельзя оценить иначе, как крупнейшее явление в мировой науке и технике".

Важное место в тематических планах Лаборатории № 2 занимала организация работ по расчетно-теоретическому обоснованию, а затем проектированию и созданию атомной бомбы. Этой проблемой И.В. Курчатов начал заниматься в 1943 г. Он прекрасно понимал, что для обеспечения успеха работ над атомной бомбой необходимо привлечение к этим работам наиболее квалифицированных ученых. Вскоре после назначения научным руководителем работ по урану И.В. Курчатов обратился к М.Г. Первухину с письмом, в котором просил поручить Л.Д. Ландау произвести расчет развития взрывного процесса в урановой бомбе (он также поставил вопрос о привлечении академика П.Л. Капицы в качестве консультанта по методам разделения изотопов). Осенью 1943 г. в знак признания заслуг и для повышения статуса научного руководителя отечественной ядерной программы И.В. Курчатов был избран академиком АН СССР, минуя статус член-корреспондента.

Академик А.П. Александров впоследствии вспоминал об одном из первых своих посещений Лаборатории № 2: "У Бороды (такое прозвище получил Игорь Васильевич после того, как перестал бриться в 1942 г. - А.М.) дела шли хорошо. Как-то в конце 1943 года он позвал меня к себе еще на Пыжевский переулок. Я пришел и, к удивлению, увидел в вестибюле военную охрану (чего никогда не бывало в научных институтах) с голубыми просветами на погонах. Тогда погоны были внове, и я в них еще не разбирался. Знал, правда, что голубые погоны бывают у летчиков, но на них должны были быть пропеллеры. Офицеры охраны сказали, что пропуска на меня нет, и разрешили позвонить. Я позвонил Бороде и сказал, что меня к нему не пускают "летчики без пропеллеров". Он расхохотался и прислал Неменова, который и провел меня к Игорю. Он расспросил, как дела, как жизнь, а потом спросил, помню ли я о работе по термодиффузионному разделению изотопов, которую я еще задолго до войны прочел и рассказал у них на лабораторном семинаре.

Конечно, я помнил об этом методе, и он спросил, не могу ли я поставить в моей лаборатории эту работу. Я ему напомнил, что после моего доклада Арцимович сказал о вероятно большей эффективности электромагнитного метода разделения изотопов в установке типа масс-спектрометра. Мы обсудили разные возможности разделения, пришли к заключению, что термодиффузия может быть целесообразна только для обогащения смеси каких-то изотопов в несколько раз, но не для получения того или другого изотопа в чистом виде. Игорь мне сказал, что весьма возможно понадобится именно небольшое обогащение, но больших количеств вещества".

В первом варианте плана работ Лаборатории № 2 на 1944 г. был предусмотрен пункт "Теоретическая разработка вопросов осуществления бомбы и котла". Однако впоследствии план переработали, прямое упоминание о разработке бомбы и реактора из него убрали, оставив только постановку экспериментов, отработку методик и изготовление физических установок. В частности, в 1944 г. планировали разработать методы промышленного производства тяжелой воды, завершить строительство и ввести в действие циклотрон, построить модель уран-графитового котла, создать генератор нейтронов, получить в микроколичествах образцы плутония и изучить его свойства.

На основании распоряжения ГКО наркомат химической промышленности во главе с М.Г. Первухиным получил задание спроектировать в 1944 г. цех по производству тяжелой воды и завод по производству гексафторида урана, а наркомат цветной металлургии - получить к концу года на опытной установке 500 кг металлического урана, построить цех для его производства и поставить Лаборатории № 2 десятки тонн высококачественных графитовых блоков. Параллельно намечалось расширить проведение геологоразведочных работ по радиоактивным элементам.

Однако вскоре выяснилось, что реализация описанных планов наталкивается практически на непреодолимые препятствия. Ни авторитета И.В. Курчатова, ни даже возможностей М.Г. Первухина оказалось недостаточно, чтобы в условиях тяжелейшей войны, хронической нехватки квалифицированных специалистов, дефицита материалов и энергетических ресурсов наладить ритмичную и эффективную "работу по урану". Это осознали оба руководителя, и хотя И.В. Курчатов в своих докладных записках продолжал "горячо благодарить" В.М. Молотова за оказываемую помощь, он также склонялся к мысли, что возглавить решение проблемы должен был более целеустремленный и напористый чиновник. Таковым, по мнению М.Г. Первухина, мог стать только заместитель председателя Совнаркома СССР, нарком внутренних дел Л.П. Берия.

В письме, направленном И.В. Сталину 19 мая 1944 г., М.Г. Первухин констатировал: "В настоящее время состояние теоретических работ по проблеме урана в СССР позволяет приступить к строительству ряда промышленных установок и проектированию машин по получению урана-235 и нового химического элемента - плутония. Чтобы догнать заграницу, мы должны поставить разработку проблемы урана на положение важнейшего государственного дела, не менее крупного и важного, чем, например, радиолокация. Необходимо принять решение по следующим вопросам:
1. Привлечь к работам Лаборатории № 2 дополнительные силы ученых физиков...
2. Создать экспериментальную базу и усилить конструкторами организованное особое конструкторское бюро Лаборатории № 2….
3. Приступить к строительству установки по промышленному получению тяжелой воды...
4. Широко развернуть геологоразведочные работы по отысканию урановых месторождений в СССР...
5. Создать при ГОКО Совет по урану для повседневного контроля и помощи в проведении работ по урану, примерно в таком составе: 1) т. Берия Л.П. (председатель совета), 2) т. Молотов В.М., 3) т. Первухин М.Г. (заместитель председателя), 4) академик Курчатов И.В."

Письмо завершалось словами: "Направляя Вам более детальную записку академика Курчатова по проблеме урана, прошу Вас ознакомиться, и, если возможно, принять меня для доклада по данному вопросу".

Таким образом, М.Г. Первухин поставил перед И.В. Сталиным вопрос о повышении статуса руководства работами по советскому атомному проекту и, одновременно, вопрос о передаче Л.П. Берия функций по руководству проектом со стороны государства. Предложение М.Г. Первухина предполагало и повышение его собственного статуса в руководстве проектом: он должен был стать заместителем председателя Совета, т.е. заместителем Л.П. Берия, в то время как В.М. Молотову отводилась роль члена Совета. В работе Совета по урану не предусматривалось участие С.В. Кафтанова.

В июне 1944 г. М.Г. Первухин и И.В. Курчатов были приняты В.М. Молотовым. Тот, вероятно, не возражал против передачи Л.П. Берия кураторства урановой проблемой. И.В. Сталин также согласился с предложением о передаче соответствующих полномочий наркому внутренних дел. Уже 21 июня 1944 г. В.М. Молотов направил Л.П. Берия проекты постановлений по вопросам атомного проекта с письмом следующего содержания: "Тов. Берия. Посылаю Вам проекты постановлений (ГОКО и СНК) по делам урана, полученные мною от т. Первухина. В. Молотов. 21.06.44". 10 июля 1944 г. М.Г. Первухин и И.В. Курчатов обратились к Л.П. Берия с письмом "О развитии работ по проблеме урана в СССР", к которому был приложен проект постановления ГКО, имевший аналогичное название. В этом письме, в частности, говорилось:

"1. Имеющиеся теоретические материалы позволяют уже сейчас приступить к техническому проектированию уран-графитового котла и котла уран-тяжелая вода... Параллельно с проектными работами необходимо готовить материалы, которые должны быть использованы при постройке котлов...

2. В качестве взрывчатого вещества в атомной бомбе может быть использован уран-235 или плутоний... Для получения плутония необходим действующий атомный котел, требующий больших количеств редких материалов. Уран-235 может быть получен из меньших масс урана при помощи диффузионного метода...

Ближайшей задачей является создание опытной диффузионной установки и разработка проекта диффузионного завода для получения урана-235.

Решение этой сложной задачи требует опытной разработки специальных компрессоров и специальной сетки с малыми порами, для чего необходима организация хорошо оборудованного опытного завода при Ленинградском филиале Лаборатории № 2 Академии наук СССР.

Получение урана-235 диффузионным методом производится из шестифтористого урана, - вещества, для промышленного производства которого необходимо построить специальный цех.

Возможно и необходимо уже сейчас, кроме того, начать работы по конструкции атомной бомбы.

3. Работа над проблемой урана требует наряду с решением перечисленных выше практических задач дальнейшего углубленного изучения теоретических вопросов физики атомного ядра…

Является неотложной задачей скорейшее окончание начатого до войны строительства циклотрона Ленинградского физико-технического института Академии наук СССР (вес электромагнита 70 тонн) и постройка одного-двух мощных современных циклотронов с электромагнитом в тысячу тонн.

Все нарастающие темпы развития проблемы не обеспечены кадрами специалистов, и поэтому необходимо начать работу по широкой подготовке этих специалистов.

Представляем на Ваше рассмотрение предварительный проект постановления Государственного комитета обороны, предусматривающий развитие работ по проблеме урана в СССР".

(Продолжение в следующем номере).