Интимное общение с двигателем внутреннего сгорания началось в моей жизни еще до того, как я пошел на школьную каторгу. Было лето, и мы жили на даче в местечке Кратово. По соседству за высоким глухим забором располагались владения какого-то деятеля НКВД. Самого привозили в Кратово на роскошном автомобиле, как я позже узнал, то был "Бьюик". В тот памятный день с машиной что-то случилось, и седой, невозможно импозантный шофер, тихо ругаясь, колдовал над мотором, а я терся поблизости. Машины притягивали меня с рождения... До смерти хотелось задать кучу вопросов шоферу, но я робел. И тут случилось невероятное. Седой водитель сам обратился ко мне:
- Молодой человек, - сказал он, - не согласишься ли помочь?
- А чего надо помогать? - дурея от счастья, поинтересовался я.
- Помпа полетела... надо будет лечь на крыло, - и он погладил черное, блестящее как рояль крыло "Бьюика", - и подливать бензин из бутылочки... Куда подливать, я покажу. А чтобы ты не слетел с крыла, я пристегну тебя ремнем к машине и поеду совсем тихо...
- Куда поедете?
- В гараж, куда же еще, в Москву.
Перспектива прокатиться на крыле такой замечательной машины аж до самой Москвы представлялась хоть и страшноватой, но исключительно заманчивой.
- Так что скажешь, молодой человек?
- Надо у мамы спросить, - я рванулся к даче.
- Не спеши, - сказал водитель, - наверное, будет лучше мне самому попросить твою маму.
Признаться, чем так будет лучше, я не понял, но возражать не стал. И мы вместе пошли на дачный участок. Как ни странно, выслушав очень рассудительное и предельно вежливое обращение седого человека, мама задала только один вопрос:
- Как он туда поедет, я, кажется, поняла, а как обратно?
- Не сомневайтесь, привезу на лучшей машине нашего гаража, лично доставлю.
Теперь я удивляюсь, как мама отважилась меня отпустить в этот откровенно авантюрный рейс с совершенно незнакомым человеком? Хотя... хотя она, моя лучшая изо всех мам мама, когда подошло время, без колебаний благословила меня в летчики-испытатели. Видно верила в судьбу, видно в ее крови была к тому же особая материнская отвага.
А теперь возвратимся в Кратово. Лежать на крыле было, прямо скажу, не особенно удобно. К тому же крыло оказалось кривым и жестким, подложенный коврик не особенно помогал. От запущенного мотора повеяло приятным теплом и совершенно бесподобным бензиново-масляным духом. Ремень, что должен был страховать меня, довольно скоро стал мучить. Он врезался в тело, мне казалось - лучше бы его не было. Как мы тронулись и сколько времени ехали, я оценить не мог. И только когда водитель остановил машину, подумал: "Сколько же до Москвы осталось?" Но разговор пошел не об этом.
- Ну, как, герой? - спросил водитель. - Не очень страшно?
- Нет, - сказал я. - Совсем не страшно.
- Молодец. Сейчас выедем на шоссе, дело пойдет живее. Только учти - мотор нагреется, так что осторожно, береги руки, - и он показал, чего нельзя касаться, чтобы не обжечься. - Ну, что - помчались?
- Помчались, - попугаем повторил я, уже не испытывая особенного энтузиазма.
Судить о скорости движения по шоссе не могу. Сколь комфортабельной ни была та машина, а русская дорога давала о себе знать. Скоро у меня заболели бока, все труднее стало попадать струйкой бензина в поплавковую камеру карбюратора.
Стараюсь вспомнить, о чем я думал тогда, в пути? Шофер сказал про меня - герой. Это было очень приятно, вдруг я и на самом деле не хухры-мухры?.. И еще - в голову пришло, как водитель невзначай заметил - в моторе восемьдесят лошадиных сил. Вообразить, как восемьдесят лошадей умещаются в не столь уж большом двигателе, я, разумеется, не мог. Восемьдесят? Да? И всех я кормлю из бутылки? Да? Бока болели, еще и шея затекла, и плеч я почти не чувствовал, но как жаловаться, когда в моей руке такая силища? Восемьдесят лошадей!..
Волей случая я вошел в систему: человек - машина. Это ли не счастье, даже если болят бока. В конце концов, мы добрались до Москвы и въехали в большущий гараж. Здесь было много машин. Они оказались разными и не только, вообразите, черными, что по тем временам казалось совсем необычным. Почему-то шоферы, слонявшиеся по гаражу, - их тоже было порядочно - обнаружив меня на крыле, отнеслись к водителю шикарного "Бьюика", не скажу насмешливо, но с явной иронией.
- Надо же, пацана заместо помпы приладил!
Они говорили что-то еще, но я не очень понимал их: мне смертельно хотелось спать. Пока совершалась наша экспедиция, успело стемнеть. Водитель не обманул. В обратный путь мы выехали на умопомрачительном белом "Линкольне". Впрочем, насладиться этой ездой мне не пришлось: машина, рассекая ночь, неслась в Кратово, а я приткнулся к плечу шофера и заснул.
Плечо было обтянуто черной кожей, от нее исходил восхитительный бензиново-масляный дух. Мне снилось, будто я лечу над лесом и полем, над горами и водной гладью, будто мотор поет мне ласковую песню: двигатель любит меня, он помнит, как я его кормил свежим бензином. Я тоже люблю его, все восемьдесят лошадиных сил...
Когда мы приехали в Кратово, импозантный водитель сдал меня с рук на руки маме. Что он при этом говорил ей - до меня не дошло. Мама выслушала его и сказала:
- И вам спасибо.
За что она его поблагодарила, не знаю. А мне велела:
- Мойся, и быстро спать.